Знаю: на место сетей крепостных...
В конце 1929 г., как и везде, в Костромском крае началась коллективизация сельского хозяйства. 30 ноября 1929 г. пленум Костромского окружкома ВКП(б) принял плановые цифры коллективизации округа на 1930 г. Самый высокий уровень коллективизации намечался в Костромском районе. К концу зимы 1929-1930 гг. предполагалось выйти на рубеж 70%, а к началу весеннего сева добиться стопроцентной коллективизации632. Поэтому самый тяжелый удар зимой 1929-1930 гг. обрушился на Костромской район.
Коллективизация, разумеется, не обошла стороной некрасовских мест. В Вёжах колхоз, получивший имя великого вождя и учителя т. Сталина, был организован во «вторую большевистскую весну»: его официальной датой рождения является 20 апреля 1931 г.633 26 января 1931 года колхоз «Новый путь» возник и в Шоде634.
В 1929-1931 гг. колхозы появились и в других «некрасовских» селениях Костромского района: «Сталинец» – в Спасе, «Красный животновод» – в Куникове, «Красная волна» – в Мискове и Жарках (в 1937 году Жарки обособились от Мискова, образовав свой колхоз «Заря коммунизма»), «Красная новь» – в Пустыни, «Активист» – в Буграх, им. Калинина – в Колгоре.
Были коллективизированы и некрасовские места Ярославского района. В начале 30-х годов колхоз им. Некрасова был создан в Грешневе, колхоз им. Л. М. Кагановича – в Абакумцеве, колхоз «Освобождение» – в Карабихе. Как и везде, образование колхозов сопровождалось раскулачиваниями и ломкой человеческих судеб.
Во время «великого перелома» повсеместно в стране началось массированное наступление на религию. В конце 1929 года борьба с религией началась и в Пустынском сельсовете. 7 ноября 1929 года в Пустыни после торжественного заседания в честь 12-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции собранию крестьян было навязано постановление об ознаменовании годовщины Октября закрытием обеих церквей Пустыни (православной и старообрядческой) с последующей передачей одной под клуб, другой – под магазин635. 29 января 1930 года Президиум Костромского окрисполкома заслушал ходатайство Костромского райисполкома «О ликвидации единоверческого храма в с. Пустынь и передаче здания для школы и ликвидации старообрядческой часовни в с. Колгора с передачей помещения под красный уголок». Разумеется, постановление по данному вопросу было предрешено заранее. Президиум окрисполкома постановил: «Оба молитвенные здания как таковые ликвидировать, передав их Пустынскому сельсовету для использования по его усмотрению под культурно-просветительские нужды»636. В Шоде власти закрыли одну из двух часовен – православную. А. Я. Захарова вспоминала: «…часовню порушили под клуб. Зудилов приехал на лошади. Народ отолпил её и не пускает к ней. А он пригласил Серегу Панова – и тот и спилил главу, она и покатилась…»637. В начале 1930 года была закрыта часовня в д. Вёжи. «Северная правда» сообщала об этом 19 апреля 1930 г. в заметке «Еще одним очагом дурмана меньше», в которой говорилось: «В д. Вежи Куниковского сельсовета (…) общее собрание граждан постановило закрыть имеющуюся в деревне часовню и передать местной ЕПО для лавки. Иконы и прочую рухлядь решили передать в музей. Некоторые подкулачники и несознательные старались помешать этому, но все их усилия оказались напрасными. Одним очагом дурмана у нас стало меньше»638.
По-видимому, первым председателем колхоза «Новый путь» в Шоде стал Александр Владимирович Захаров (1892 – 1948 гг.), внучатый племянник Гаврилы Яковлевича.
Первоначально контора «Нового пути» разместилась в доме раскулаченного В. С. Петрова (причем в нём продолжали жить жена и дети сидящего в тюрьме хозяина). Затем контора переехала в двухэтажный полукаменный дом (первый этаж – кирпичный, второй – деревянный), который колхоз купил у уехавшего в Кострому праправнучатого племянника Гаврилы Яковлевича, Иосифа Павловича Захарова640 (с начала коллективизации начался отток жителей из Шоды).
В разгар социалистической реконструкции сельского хозяйства, 29 августа 1931 года в Шоде скончался Иван Гаврилович Захаров – младший сын Г. Я. Захарова641. Вопрос о месте погребения Ивана Гавриловича в литературе не вставал, однако, вероятнее всего, он был похоронен на кладбище за Мезой напротив Шоды, возникшем, по-видимому, в 20-е гг. XX в.
Вскоре после кончины И. Г. Захарова его дом, видевший в своих стенах Некрасова, или сгорел, или был разобран по ветхости. Во всяком случае, в 1936 г. на его месте уже стояли большие весы для сена643.
По-видимому, в 1933 г., в возрасте 105 лет, в Шоде скончался старейшина захаровского рода, Семен Яковлевич Захаров, младший брат Гаврилы Яковлевича. Семен Яковлевич, конечно, также был похоронен на кладбище за Мезой.
Тридцатые годы
В 30-е годы XX века в Ярославском и Костромском крае осквернению и разрушению подверглось немало мест, связанных с именем Некрасова. По-видимому, начало 30-х годов ознаменовано жутким кощунством, свершившимся в Абакумцеве. Как вспоминают местные старожилы, после образования в Абакумцеве колхоза, из фамильного склепа Некрасовых были выброшены останки всех погребенных там, в том числе и А. С. Некрасова, отца поэта. По свидетельству очевидцев, извлеченные черепа какое-то время находились насаженными на церковную ограду645 (позднее в бывшей усыпальнице Некрасовых был устроен бензосклад, существовавший еще в конце 50-х годов)646.
Вероятно, тогда же, в начале 30-х годов, исчез и памятник на могиле С. А. Некрасова, деда поэта. К счастью, памятник на могиле матери поэта Е. А. Некрасовой сохранился до наших дней. Естественно, что неприглядный факт осквернения праха отца поэта на протяжении всего советского времени не афишировался и остался неизвестным широкой общественности.
С началом коллективизации, по-видимому, зимой 1929-1930 гг., власти закрыли и Богородицко-Казанскую церковь в Карабихе, у стен которой были похоронены братья поэта, Ф. А. и К. А. Некрасовы, его невестка Н. П. Некрасова. В последующие годы в её здании размещались хлебопекарня, кузница, столовая, сенной склад, клуб и т. п.647.
Одной из жертв гонений на Церковь стал воспетый Некрасовым Николо-Бабаевский монастырь. Монастырь закрыли в 1919 году и тогда же в нем устроили большой детский дом. Братии удалось зарегистрироваться как приходской общине и фактически обитель смогла просуществовать еще 9 лет. В июне 1928 года Костромской губисполком по ходатайству Костромского уисполкома постановил ликвидировать религиозную общину в Бабайках, а оставшиеся храмы передать детдому650. Вскоре началось и разрушение строений монастыря. 7 ноября 1929 года в Костроме состоялась торжественная закладка железнодорожного моста через Волгу651. Строительству препятствовала острая нехватка щебня, и 27 мая 1930 года Костромской окрисполком, «в виду недостатка» щебня, постановил разобрать часть строений монастыря – стену ограды, три башни, Никольскую церковь и колокольню652. В 1930 году большая часть строений обители была разобрана, а полученные кирпич и щебень на баржах отправлены в Кострому на строительство «Волгомоста» (открытие движения по мосту состоялось 1 мая 1932 г.).
Подобным образом сложилась и судьба Богородицко-Игрицкого Песоченского монастыря. Обитель была упразднена в 1919 г., а её последний храм закрыт в 1932 г. В 30-60 гг. практически все строения монастырского комплекса подверглись разрушению. Уцелел только братский корпус, в котором до начала 70-х годов находилась школа653.
Вместе с разрушением одновременно шла и ломка прежних административно-территориальных границ. Начавшись с упразднения Костромской губернии, процесс изменения административно-территориальных границ продолжался все 30-е годы. 1 января 1932 года постановлением ВЦИК был ликвидирован Костромской район. Часть его сельсоветов (в том числе Куниковский и Мисковский) была присоединена к г. Костроме, образовав с городом единую административно-территориальную единицу – т. н. «горрайон». Три северных сельсовета – Пустынский, Сандогорский и Фоминский с населенными пунктами Шода, Пустынь, Колгора, Сандогора и др. – отошли в состав Любимского района654. Позднее, в 1936 г., при выделении из Ивановской области Ярославской области, эти сельсоветы оказались в Ярославской области, в составе которой они и оставались вплоть до образования в августе 1944 года Костромской области.
11 марта 1936 года постановлением Президиума ВЦИК из огромной Ивановской области была выделена Ярославская область с центром в Ярославле655. В состав новой области вошла большая часть Костромского края. Таким образом, как снег на голову, свалившийся вскоре на головы советских людей всенародно празднуемый 60-летний юбилей кончины Некрасова костромичи и ярославцы отметили, находясь в составе одной области.
Юбилей 1937-1938 годов
В самом начале 1937 года советская страна торжественно отметила 100-летие со дня смерти А. С. Пушкина. В середине года началась подготовка к всенародной встрече 60-летия кончины Некрасова, приходящейся на 8 января 1938 г.
Учитывая природу власти, сложившуюся в СССР к середине 30-х гг. XX в., можно уверенно сказать, что решение о всенародном праздновании 60-летия кончины Некрасова принял сам Сталин. В отличие от Ленина, Сталин вряд ли относился к числу больших поклонников Некрасова. Однако как политик он понимал пропагандистское значение старого дореволюционного поэта. Опять же то, что Ленин любил и многократно цитировал Некрасова, обязывало Сталина как его верного ученика и продолжателя демонстрировать уважение к печальнику народного горя. Правда, публично вождь процитировал некрасовские строки только один раз.
Какие причины толкнули Сталина на широкое празднование некрасовского юбилея во второй половине 1937-го и начале 1938 гг.? Юбилей должен был возвести Некрасова на пьедестал великого русского поэта-демократа и навсегда покончить с любой критикой в его адрес. Именно с 1937 года стало обычным использование поэзии Некрасова в советской пропаганде, основные тезисы которой с конца 30-х годов состояли в следующем: жизнь трудового народа при царизме была адом, революция, руководимая большевиками, освободила народные массы, которые под солнцем Сталинской Конституции живут теперь в счастье и довольстве. Стихи Некрасова эмоционально усиливали эту схему и подкрепляли её авторитетом старого поэта-демократа. Нельзя не отметить, что, будучи пропагандистскими по сути, очень многие из некрасовских стихов были словно созданы для использования их в пропаганде.
Во второй половине 1937 года повсеместно в стране начались массовые аресты и вслед за ними – расстрелы. В тот период расстрелы в окрестностях Ярославля в основном происходили вблизи от Карабихи. Наиболее в этом отношении известна относящаяся к Карабихскому сельсовету д. Селифонтово. В числе расстрелянных у Селифонтова и уроженец Мискова – А. В. Лясов (1899 – 1938 гг.), секретарь Заволжского райкома ВКП(б) г. Ярославля. Арестованный 29 июля 1937 г., он был расстрелян возле Селифонтова (где и похоронен) 6 октября 1938 г.657
Однако бывшие расстрельные места окружают Карабиху кольцом. В 90-е гг. XX века собраны свидетельства местных старожилов, ставших невольными очевидцами расстрелов и тайных захоронений вблизи от Карабихи658. Конечно, расстрелы возле Карабихи происходили потому, что она находилась вблизи от Ярославля, и здесь расстреливали, как в окрестностях всех крупных городов. Однако есть что-то зловеще-символическое в том, что массовые расстрелы происходили именно вблизи от усадьбы поэта, всю свою жизнь страстно служившему музе мести и гнева…
Жертвой террора стал и Н. Н. Виноградов (1876 – 1938 гг.), автор работы «Костромские мотивы в произведениях Некрасова», цитата из которой вынесена в качестве эпиграфа к нашей книге. Историк был арестован в Петрозаводске 20 октября 1937 г., а 28 декабря приговорён к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в день некрасовского юбилея – 8 января 1938 г. – у станции Медвежья Гора в урочище Сандармох659.
Кампания террора совпала с началом другой кампании. В 1937 году в связи с завершением коллективизации повсеместно началось закрытие сельских храмов. В Костромском районе одним из первых был закрыт Преображенский храм в селе Спас (Спас-Вёжи), возле которого находилась могила И. С. Мазайхина. Осенью 1937 года в старом храме навсегда погасли огоньки лампад и свечей… Во многих случаях тогда закрытие церквей происходило после ареста и расстрела их настоятелей. В Спасе обошлось без крови: последний священник – о. Василий Нарбеков – под давлением властей 16 октября 1937 года подал в Костромской райисполком заявление, что он «оставляет должность служителя культа вообще и при сей церкви в частности»660, покинул село и уехал в Кострому. Оставшийся без священника храм вскоре был закрыт.
Новый этап борьбы с «опиумом для народа» начался и в Пустынском сельсовете. Летом или осенью 1937 года в Пустыни с колокольни старообрядческой Богородицко-Казанской церкви были сброшены колокола, а настоятель церкви о. Павел Копаров арестован и приговорен к 5 годам заключения (саму церковь окончательно закрыли в 1940 г.)661. Тогда же был сброшен и колокол со звонницы старообрядческой часовни в Шоде662.
Согласно установившейся к этому времени традиции, некрасовский юбилей не мог обойтись без переименований. Как и всегда, делу была придана видимость инициативы, идущей снизу, из гущи масс. В середине октября 1937 года группа колхозников-стахановцев колхоза им. С. М. Буденного Большесольского района обратилась в Ярославский облисполком с письмом, опубликованным в областной газете «Северный рабочий». Обрисовав, как плохо жили крестьяне до революции, стахановцы полей писали: «Николай Алексеевич мечтал о хорошей жизни и своими стихами боролся за неё. Мы предлагаем назвать наш Большесольский район, в котором жил и который описывал великий русский поэт, – Некрасовским»663. Одновременно с такой же инициативой выступили труженики колхозов Тимохинского сельсовета, центр которого находился в Грешневе664. 18 ноября 1937 года областная газета сообщала: «Приближается 60-летие со дня смерти великого русского поэта Н. А. Некрасова. Колхозники Большесольского района, где жил поэт, решили переименовать свой район в Некрасовский. По их просьбе облисполком уже обратился во ВЦИК с ходатайством о переименовании района»665.
В конце 1937 года переименования в честь Некрасова произошли в Костромском крае. Появившейся на северной окраине растущей Костромы новой улице было присвоено имя Некрасова666. В январе 1938 года колхоз «Новый путь» в Шоде был переименован в колхоз им. Некрасова. Решение о присвоении хозяйству имени поэта было принято в канун юбилея, 6 января 1938 г., когда на общем собрании, как писала районная газета, «…колхозники единодушно решили увековечить в своем колхозе память великого русского писателя Н. А. Некрасова»667.
И вот наступил некрасовский юбилей. Вечером 7 января 1938 года в Костроме в театре им. А. Н. Островского состоялось «общегородское торжественное заседание, посвященное 60-летию со дня смерти народного поэта Н. А. Некрасова»668. 8 января 1938 года в передовице «Великий народный поэт» в «Северной правде» говорилось: «Н. А. Некрасов жил в бывшей Ярославской губернии. Здесь он создал часть своих замечательных произведений. В костромских лесах он охотился. В деревне Малые Вежи, б. Костромской губернии, жил дедушка Мазай, герой его стихотворения «Дедушка Мазай и зайцы». Неузнаваемо изменилась жизнь всего нашего народа. Мы живем в такую замечательную эпоху, которой даже представить себе не мог Некрасов, всю жизнь мечтавший о счастье народа. Убогая и бессильная Русь по воле партии большевиков и народа превратилась в великую могучую социалистическую державу»669.
В этом же номере газеты была помещена статья колхозницы из д. Вёжи А. Я. Аникановой «Малые Вёжи – колхоз имени Сталина». Землячка дедушки Мазая писала: «… мы любим Некрасова за то, что он в своих произведениях со всей прямотой поэта-демократа воспел горе крестьянина (…). Ведь наши Вёжи в прошлом те же Заплатовы, Дырявины, Знобишины, Разутовы, Гореловы, Нееловы и Неурожайки. (…) В огне Октября и на фронтах гражданской войны рабочие и крестьяне во главе с партией во главе с Лениным и Сталиным разбили всех внутренних и внешних врагов, несмотря на многочисленные измены и предательства со стороны меньшевиков, эсеров, троцкистов, бухаринцев и иной сволочи, разбили всех врагов и начали свой мирный, упорный и созидательный труд. Новой жизнью зажили и мы, крестьяне некрасовских “Малых Вежей”. (…) У нас семь лет растёт и крепнет новое социалистическое хозяйство – колхоз имени Сталина. (…) Сказать бы сейчас стихами Некрасова, несколько поправив их:
Ты и могучая,
Ты и обильная,
Ты и счастливая,
Ты и всесильная
Родина наша – Советский Союз.
Это только потому мы добились прекрасной жизни, что нас вёл от победы к победе величайший из великих вождь. О нем поют колхозники в своих частушках:
Жизнь другая в “Малых Вёжах”,
Знай работай, не ленись.
Скажем Сталину спасибо
Мы за радостную жизнь»670.
День 60-летия кончины поэта был отмечен во многих школах Костромского Заречья. 8 января в школе в Мискове состоялся некрасовский утренник, на котором была показана инсценировка «Крестьянских детей», школьный хор исполнил песни на стихи Некрасова671.
Центром областных торжеств стал Ярославль, где вечером 8 января 1938 г., в театре им. Ф. Волкова состоялось торжественное заседание. На сцене над большим портретом поэта висел кумачовый плакат с цитатой из В. И. Ленина: «Еще Некрасов и Салтыков учили русское общество различать под приглаженной и напомаженной внешностью образованности крепостника-помещика его хищные интересы, учили ненавидеть лицемерие и бездушие подобных типов». Заседание открыл председатель областной юбилейной комиссии секретарь обкома партии П. Я. Саламахин. Участники заседания бурными аплодисментами встретили предложение – избрать в почетный президиум Политбюро ЦК ВКП(б) во главе с великим Сталиным, после чего весь зал встал, зазвучали «приветственные возгласы в честь гениального вождя, друга и учителя», оркестр исполнил «Интернационал». В «обычный» президиум участники заседания выбрали 17 человек, в том числе: племянницу поэта Е. Ф. Некрасову, первого секретаря обкома ВКП(б) Н. Н. Зимина, председателя облисполкома А. А. Кондакова, начальника областного управления НКВД майора госбезопасности А. М. Ершова, стахановцев ярославских предприятий. С докладом о творчестве поэта выступил доцент Ярославского педагогического института Г. А. Пустынников672. Своё выступление он завершил словами: «Некрасов был любим всеми, кто любил и верил в русский народ. Некрасов был ненавидим врагами народа. (…) Классовая борьба вокруг Некрасова длится до наших дней (…)»673.
Как и намечалось, юбилей был отмечен рядом переименований. 8 января 1938 года М. И. Калинин подписал постановление ВЦИК «О переименовании Большесольского района Ярославской области в Некрасовский район, его центра, села Большие Соли – в с. Некрасовское и деревни Грешнево, того же района, – в д. Некрасово». Текст постановления был краток: «Всероссийский ЦИК постановляет: в связи с 60-летием со дня смерти знаменитого русского поэта Николая Алексеевича Некрасова переименовать Большесольский район Ярославской области в Некрасовский район, его центр с. Большие Соли, в с. Некрасовское и деревню Грешнево, того же района, – в д. Некрасово»674. Таким образом, названия двух старинных населенных пунктов, неотделимых от судьбы и творчества Некрасова, были отброшены. Большие Соли и Грешнево превратились в безликие Некрасовское и Некрасово (как и положено, трудящиеся переименованного Некрасовского района на собраниях и митингах приветствовали постановление ВЦИК).
«Наука воды углубит»: Волгострой и Волголаг
В конце 30-х годов имя Некрасова часто упоминалось в связи с созданием Рыбинского водохранилища, с эпопеей Волгостроя и Волголага.
Как известно, в течение всего XIX и начала XX вв. из-за непрерывной вырубки лесов по берегам Волги и её притоков великая русская река непрерывно мелела. В межень (середину лета) обмеление Волги обычно крайне затрудняло судоходство по ней. В 30-е годы с этой проблемой было решено покончить.
14 сентября 1935 года ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР приняли постановление «О строительстве гидроузлов в районе Углича и Рыбинска». Постановление предусматривало создание огромного Рыбинского водохранилища, которое должно было затопить значительную часть Тверского, Вологодского и Ярославского краев. Для строительства Рыбинского водохранилища создавалось специальное управление – Волгострой НКВД СССР. Главной силой Волгостроя стал огромный «Волголаг», заключенных в который везли со всей страны. Уже в январе 1936 года возле Углича и Рыбинска начались земляные работы.
В юбилейном номере «Северного рабочего» от 8 января 1938 года в статье о значении Волги в творчестве Некрасова писалось: «Свободный советский народ переделывает великую реку. (…) Уже ведутся грандиозные работы по проекту “Большой Волги”. И недалек тот час, когда перегороженная мощными плотинами Волга будет укрощена, и волжские гидростанции дадут народному хозяйству миллиарды киловатт электроэнергии. Недалек тот час, когда волжские воды будут подняты, и красавица-река соединится с пятью морями, оросит живительной влагой плодородные волжские степи. Волга-матушка в стране социализма из реки рабства превратилась в реку счастья и радости!»675.
Затопление ложа Рыбинского водохранилища водами Волги, Шексны и Мологи началось 13 апреля 1941 г. Под водой скрылось свыше 700 сел и деревень, частично были затоплены города Углич, Калязин, Мышкин и др. Полностью ушла под воду древняя Молога. Из зоны затопления было выселено 130 тысяч человек, вырублены местные леса, разрушены храмы. За годы создания Рыбинского «моря» в «Волголаге» погибли тысячи заключенных676. Глубоко трагичное событие – затопление целого края – в средствах массовой информации подавалось как огромное достижение советского народа, для которого под руководством большевистской партии нет ничего невозможного.
И всё это шло под хор заклинаний, что сбылась заветная мечта великого русского поэта Некрасова о начале «иных времен» и «иных картин» и о том, что «наука воды углубит». Вплоть до «перестройки», положившей конец восторгам в честь создания на реке системы «рукотворных морей», многие из писавших о Некрасове неизменно восхищались его провидением будущего Волги.
Создание Рыбинского моря нанесло сильный удар по главной особенности Костромского Заречья – длительным весенним разливам – что имело немало отрицательных последствий. До создания Рыбинского водохранилища большая часть Костромской низины «затоплялась весной полыми водами рек Волги и Костромы. Каждый год воды приносили на землю плодородный ил. Заливные луга и пашни являлись плодороднейшими угодьями низины и давали богатые урожаи. После постройки (…) плотины длительное заливание земель прекратилось, и это привело к ухудшению питательного режима почв»677. Л. П. Пискунов пишет: «В связи с пуском Рыбинской ГЭС в 1940-1941 гг. условия рыболовства в нашей низине сильно пострадали, и вся жизнь изменилась в худшую сторону»678. Перечисляя отрицательные последствия создания Рыбинского моря, он особо выделяет, что «…волжская весенняя вода удерживалась Рыбинской плотиной, и уровень её у города Костромы был низкий, а без волжского подпора наши реки: Кострома, Соть, Касть – быстро сбегали, и большой уровень воды не удерживался. Выметанная рыбой икра обсыхала на кустах, кочках, и мальки не успевали проклюнуться»679.
Впрочем, всё это были лишь провозвестники несравненно больших бед. Мало кто из жителей Костромского края знал, что создание Рыбинского водохранилища – лишь первый шаг к созданию т. н. «Большой Волги», что вскоре рукотворное «море» заплещется и на костромской земле.
Край деда Мазая в конце 30-Х годов
С середины 30-х годов в овеянные именем дедушки Мазая Вёжи вновь стали приезжать на охоту писатели. Первым сюда проторил дорогу А. С. Новиков-Прибой (1877 – 1944 гг.), автор романа «Цусима», посвященного трагической истории похода 1-й и 2-й Тихоокеанских эскадр из Кронштадта к осажденному японцами Порт-Артуру, завершившемуся страшным разгромом русского флота в Цусимском проливе (матрос Новиков-Прибой был участником этого похода). В 30-е годы, когда Япония угрожала советскому Дальнему Востоку, «Цусиме», публиковавшейся в 1932-1935 гг., придавалось большое политическое значение, на местах его автора встречали с пиететом.
Будучи страстным охотником, Новиков-Прибой давно хотел поохотиться в некрасовских местах под Костромой. Знакомство с костромичом А. В. Магдалинским, участником похода к Цусиме, в 30-е годы работавшим заместителем начальника пристани «Кострома», способствовало осуществлению этого желания. 2 мая 1935 года А. С. Новиков-Прибой вместе со своим секретарем Д. П. Зуевым и писателем Е. Н. Пермитиным прибыли на поезде в Кострому. «Весна была в полном разгаре, – вспоминал А. В. Магдалинский, – реки вышли из берегов и залили всю низменную пойму реки Костромы. Сообщение между селениями, расположенными в этой пойме, и Костромой поддерживалось только на лодках, но и эти пути были очень ограничены и небезопасны, а московские гости-охотники торопили меня скорее отправить их на Спас-Вежи. Делать было нечего, мне пришлось усадить их на пароход-плотовод, который должен был идти в этом направлении»680. Е. Н. Пермитин вспоминал о пути из Костромы до Вежей: «…мимо знаменитого Ипатьевского монастыря вышли на неоглядные поймы Волги и Костромки (…). Картина (…) открылась поразительная. Весною в этих “мазаевских” местах водополье поистине безбрежно. “Всю эту местность вода понимает, так что деревня весною всплывает, словно Венеция. Старый Мазай любит до страсти свой низменный край…” – невольно вспомнились мне не забываемые со школьной скамьи некрасовские строки. Насколько только может охватить глаз – вода. Далекие колокольни церквей, вертящиеся крылья мельниц на гривах, смешанные леса – всё кажется сплошным водопольем. (…) Ни на секунду здесь не было безмолвия. То гоготали пролетающие на север вереницы гусей, то с серебряными трубными кликами проносились в голубых весенних небесах, сверкая, как нитки дорогих жемчугов, лебеди, крякали, пищали, свистели на разные голоса утки и кулики всех пород. (…) Внимание мое привлекла необычная туча, появившаяся на безоблачном горизонте. Я не отрываясь стал смотреть на неё. Очертания тучи стремительно менялись, она уменьшалась и, наконец, совсем пропала. “Да ведь это же гуси!” – подумал я. (…) Впереди, на узкой длинной гриве, показались Вёжи – небольшая деревенька, с домами, с амбарами и (…) с банями, построенными на сваях»681. Почти неделю московские гости провели на охоте вблизи от Вежей, «довольные громадным скоплением дичи в тех местах»682.
Осенью 1935 года А. С. Новиков-Прибой вместе с Д. П. Зуевым вновь приехал в Кострому, в этот раз на автомобиле, и сразу уехали в Вёжи. А. В. Магдалинский пишет: «Писатель хотел ближе познакомиться с теми местами, которые любил посещать Некрасов, поговорить с местными старожилами и поохотиться на дичь. Затем они вернулись в Кострому и в тот же день на пароходе (…) уехали в Ярославль»683.
В начале мая 1936 года А. С. Новиков-Прибой вновь приехал на охоту в Вёжи на неделю684. В последний раз А. С. Новиков-Прибой приехал в Кострому 29 сентября 1937 г. В тот же день в горкоме партии состоялся его литературный вечер для партактива и преподавателей. 30 сентября писатель уехал в Вёжи, на охоте в окрестностях которой он провел около двух недель685. В оба последних приезда его товарищем по охоте был писатель А. В. Перегудов.
В проведении охоты Новикову-Прибою и его товарищам помогал охотник Михаил Григорьевич Тупицын (1894 – 1958 гг.), в 30-40 годы бывший одним из самых известных вежан. М. Г. Тупицын организовывал охоты для многих гостей из Костромы, Ярославля и Москвы. Среди тех, кто пользовался его услугами, помимо А. С. Новикова-Прибоя были М. М. Пришвин, Г. Г. Эль-Регистан, С. В. Михалков, В. П. Ставский и др.
От А. С. Новикова-Прибоя о некрасовских местах под Костромой узнал М. М. Пришвин (1873 – 1954 гг.), который позднее писал: «Мы узнали (…), что Вежи и сейчас находятся в том же самом виде, как при Некрасове, что точно так же, как и в его время, каждую весну волжская вода приходит в эту большую низину и спасать приходится теперь не только зайцев, но и лосей (…)»688. Пришвин продолжает: «Еще удивительней было узнать, что дед Мазай жил не только в воображении Некрасова, а действительно жил все время в этих Вежах, охотился с Некрасовым, спасал зайцев, а после него в этом же самом доме живут до сих пор Мазаевы, его потомки. И эта находка Мазая в Вежах сразу скрепила мысли мои о единстве правды и вымысла в душе охотника – Мазай был!»689.
14 марта 1938 года М. М. Пришвин писал в Кострому к своей старой знакомой А. П. Рязановской: «Я через какую-нибудь неделю, к половодью, поеду в д. Вежи под Костромой, где буду жить недели две, три, до спада воды»690. 27 марта 1938 года М. М. Пришвин приехал в Кострому. На железнодорожном вокзале его встречал охотник из д. Вёжи (в своем очерке М. М. Пришвин называет его «Мазаем»).
Однако писатель упоминает характерное присловье «Мазая» («Эх, вы, пыль подколёсная»)692. Л. П. Пискунов пишет, что данное присловье часто употреблял М. Г. Тупицын693, следовательно, нет сомнений, что Пришвина встречал именно он.
М. М. Пришвин писал о своей дороге из Костромы до Вежей: «Там и тут нам встречались столбы с надписью “Большая Волга”, и эти простые слова каждый раз казались огненными, как на стене Навуходоносора. В словах “Большая Волга” был конец всему старому, привычному и вызов для каждого определиться в новом, неведанном»694. Вскоре Пришвин увидел Вёжи: «И вот он – последний столб с Большой Волги на речке Идоломке перед самыми некрасовскими Вежами. Тут, неподалеку от Веж, при слиянии Идоломки с Сотью, нам указали какую-то Барань, Большую и Малую: на этих Баранях при слиянии рек были недавно открыты стоянки первобытного человека: тут неолитические люди ловили рыбу и варили уху. И в некрасовских Вежах живут те же самые рыбаки, они поставили когда-то свои шалаши (вежи), несколько отступя от Барани. Наверно, был и тогда здесь какой-то холмик, спасающий шалаши от наводнения, и с течением столетий холмик этот от мусора человеческого все нарастал и нарастал вверх. Так вот и выросла в течение веков большая кочка на пойме, и на ней в необычной тесноте сгрудились домишки, окруженные для защиты от большой воды плетнем. За плетнем же вплотную стоят свайные постройки, те же самые домики, только на высоких ходулях. У Некрасова поэтически увеличено, будто все Вежи на сваях, нет, на сваях только бани, но когда подъезжаешь, то до того бросаются в глаза эти дома на ходулях, до того они интересны и уводят к первобытному человеку, что кажется, будто на ходулях все Вежи стоят.
Мы въехали на холмик и очутились (…) в тесноте жилищ, стогов сена, соломы, навоза и людей, вплотную нас окруживших»695. М. М. Пришвин провел в Вёжах несколько недель. Во второй раз он посетил деревню деда Мазая, по-видимому, в 1940 году (о пребывании писателя в Вежах смотри ниже очерк Л. П. Пискунова «М. М. Пришвин в Вежах»).
Великая отечественная война
22 июня 1941 года в жизнь нашей страны страшно и непоправимо вторглась война. В Вёжах о начавшейся войне узнали от председателя колхоза им. Сталина П. Ф. Пискунова, рано утром уехавшего на велосипеде в Кострому в райисполком на какое-то совещание и к вечеру вернувшегося обратно696. Шода о начале войны узнала от присланного из Пустыни, из сельсовета нарочного. Уже 24 июня первые группы призывников, провожаемые плачущей родней, потянулись из Вежей, Ведёрок и Спаса в Кострому, а из Шоды, Пустыни, Колгоры – в Любим.
Война стремительно приближалась. Уже 6 августа 1941 года немецкая авиация впервые бомбила Ярославль. Вскоре бомбежки Ярославля и других городов области – Рыбинска, Данилова, Буя и др. – стали систематическими. 20 августа 1941 года немцы взяли Чудово, на окраине которого находилась бывшая некрасовская усадьба Чудовская Лука. 8 сентября 1941 года гитлеровцы блокировали Ленинград, над которым нависла смертельная опасность. 14 октября 1941 года враг захватил Калинин (Тверь).
Война вплотную подошла к главным некрасовским местам. В октябре-ноябре 1941 года Ярославль подвергался особенно ожесточенным бомбежкам немецкой авиации. Из Грешнева и с высот Абакумцева ночной Ярославль, над которым в лучах прожекторов кружились вражеские бомбардировщики, был прекрасно виден. Бомбежки Ярославля были хорошо видны и из Вёжей. Л. П. Пискунов вспоминает: «Где-то в октябре-ноябре начались бомбежки Ярославля, это происходило вечером, ночью. Многие наши вежане собирались на краю деревни и с любопытным интересом смотрели на это зрелище. В небо над Ярославлем устремлялись десятки лучей прожекторов, сверкали разрывы снарядов и трассирующих пуль. И если прожектора, два или три, брали в перекрестье фашистский самолет, то его наверняка сбивали, видно было, как огненная глыба падает. В этот момент мы кричали: “Так его! Так!”, – кто-то хлопал в ладоши и притопывал»697. Поздней осенью 1941 года немецкие бомбардировщики регулярно летали бомбить Буй – важный железнодорожный узел, через который тогда шла переброска под Москву свежих дивизий из Сибири и Дальнего Востока. В это время в западных районах Костромского края для оповещения о приближении вражеских самолетов была создана линия постов ВНОС. Один пост на высокой деревянной вышке, на которой постоянно дежурили наблюдатели, находился в Мискове. По дороге на Буй и обратно немецкие самолеты пролетали и над Шодой698.
В октябре-ноябре 1941 года реальная угроза вторжения нависла над Ярославской областью, над Ярославским и Костромским краями. О трагичности тогдашней ситуации маршал И. С. Конев, в то время командующий Калининского фронта, писал: «…на московском направлении (…) фашисты рассчитывали не только захватить Москву (…). Его моторизованные части нацеливались захватить Ярославль и Рыбинск»699.
С первых дней войны официальная пропаганда использовала имя Некрасова, пытаясь выдать его стихи за стихи патриотические. Например, уже 24 июня 1941 года в статье «Пошлите на фронт!» в «Северной правде», посвященной роли женщин в новых условиях, говорилось: «Еще в свою бытность поэт Некрасов нарисовал бессмертный образ русской женщины-патриотки.
…Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка…
В игре её конный не словит,
В беде – не сробеет, – спасет:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет!
И это было в эпоху царизма, когда трудящаяся женщина была унижена, угнетена непосильной эксплуатацией класса богатых. Советская женщина свободна. Она имеет равные права с мужчиной. За свою свободу женщина боролась на баррикадах Октября и в гражданскую войну с белобандитами и интервентами. И вот враг снова у границ государства, в котором женщина нашла своё счастье. Разинулась пасть взбесившегося кровавого дракона с клеймом фашистской свастики. Советский народ, как один, поднялся, чтобы раздавить гадину. Поднялась и женщина и девушка»700.
Несмотря на все усилия пропаганды, слово поэта-гражданина в Великую Отечественную войну почти не звучало. Звучал А. С. Пушкин («Полтава», стихи о войне 1812 года), М. Ю. Лермонтов («Бородино»), Л. Н. Толстой («Севастопольские рассказы», «Война и мир»). С врагом боролся даже А. Н. Островский: во многих театрах страны шла его пьеса «Козьма Захарьич Минин-Сухорук». После революции эта драматическая хроника находилась под негласным запретом: ведь её герои постоянно говорили о необходимости защиты Родины и православной веры. Однако в войну, когда идеологические запреты временно ослабли, пьеса о Кузьме Минине шла на многих сценах, в том числе в 1943-1945 гг. и в костромском театре им. А. Н. Островского701. Слово же народного поэта Некрасова в войну не звучало. В минуту смертельной опасности для этого самого народа, когда немецкая авиация жестоко бомбила Ярославль, когда смертельная петля блокады всё туже сжималась вокруг града Петра, в котором покоился прах Некрасова, у него не нашлось почти ни одного стихотворения, в котором идущие на смерть люди могли бы черпать силы и уверенность в победе.
Но исключение было. Глубоко характерно, что в одном из блокадных стихотворений О. Ф. Берггольц всплыл образ самого светлого некрасовского героя – дедушки Мазая. В марте 1943 г., когда до полного снятия блокады Ленинграда оставалось еще долгих десять месяцев, обращаясь к ленинградцам, поэтесса – душа осажденного города – писала:
Мне в городе, годами осажденном,
в том городе, откуда нет путей,
всё видится простор освобождённый
в бескрайней, дикой, русской красоте.
Мне в городе, где нет зверей домашних,
Ни голубей – хотя б в одном окне, –
мерещатся грачи на рыжих пашнях
и дед Мазай с зайчатами в челне702.
Война стала тяжелейшим испытанием для Костромского края и его некрасовских мест. Из Вёжей на фронт ушли 72 человека, 32 из них погибли703. Среди погибших было и немало потомков дедушки Мазая. В сентябре 1941 года без вести пропал Павел Васильевич Мазайхин (1903 – 1941 гг.), правнук И. С. Мазайхина. 29 марта 1945 г., в самом конце войны, в Латвии сложил свою голову праправнук И. С. Мазайхина, Александр Сергеевич Мазайхин (1926 – 1945 гг.)704. В феврале 1942 года председателем колхоза им. Сталина в Вёжах стал вернувшийся с фронта по ранению Павел Кондратьевич Мазайхин, праправнук И. С. Мазайхина. Двое вежан, В. А. Пискунов и В. В. Пискунов, дошли до Берлина и расписались на рейхстаге705. Правнук И. С. Мазайхина, ветеран I Мировой войны С. В. Мазайхин, не подлежащий по возрасту призыву в армию, был награжден медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны»706.
Война, конечно, не обошла и Шоду. Согласно списку, который составили сестры З. В. и А. В. Петровы, в армию было призвано 67 уроженцев Шоды, 42 из них погибли. Семеро погибших носили фамилию Захаров707. 9 сентября 1941 года погиб правнук Гаврилы Яковлевича, красноармеец Александр Алексеевич Захаров (1909 – 1941 гг.). В начале 1942 года под Москвой пал правнучатый племянник Гаврилы Яковлевича, Иван Яковлевич Захаров (1904 – 1942 гг.). 29 июня 1943 года в Смоленской области сложил свою голову другой правнучатый племянник некрасовского «друга-приятеля», лейтенант Семен Николаевич Захаров (1923 – 1943 гг.)708. С лета 1941 года воевал и еще один правнучатый племянник Гаврилы Яковлевича, Дмитрий Яковлевич Захаров. В расчете 45-миллиметрового орудия (солдатское название этой небольшой пушки, которую часто приходилось выкатывать для стрельбы напрямую, – «Прощай, Родина!») в конце 1941 г. он воевал под Тихвином, участвовал в обороне Кавказа. Войну Д. Я. Захаров закончил в Чехословакии, в Праге. В Шоду в 1945 году он вернулся с двумя орденами «Красной звезды» и многими медалями на груди709.
Весной 1943 года ушел на фронт и председатель колхоза им. Некрасова Евгений Владимирович Захаров (1899 – 1979 гг.), внучатый племянник Гаврилы Яковлевича, дошедший до Будапешта710. В 1943-1945 гг. войны колхоз в Шоде возглавляла Анна Яковлевна Захарова (1915 – 1997 гг.), правнучатая племянница Г. Я. Захарова.
Во время войны в Шоде был размещен детский дом, который поместился в двухэтажном здании конторы колхоза. В детдоме проживало около 30 детей (после окончания войны они были переведены в Денисовский детдом, находившийся в бывшей усадьбе Зузиных)711.
Согласно далеко неполным данным «Книги памяти», в остальные «некрасовские» селения Костромского района не вернулось с войны: в Спас – 16 человек, в Ведёрки – 37, в Жарки – 82, в Мисково – 130, в Куниково – 77712.
На фронте воевал и внучатый племянник Н. А. Некрасова Николай Константинович Некрасов (1915 – 1993 гг.), внук Ф. А. Некрасова. Летом 1941 года с третьего курса Литературного института Н. К. Некрасов ушел в армию добровольцем. Воевал под Смоленском, в начале октября 1941 года попал в страшный Вяземский «котел». Выходя из окружения, Николай Некрасов был схвачен немцами, но сумел бежать. Снова воевал. В 1943 году гвардии сержант Н. К. Некрасов по доносу был арестован и в 1944 г. Особое совещание по политическому обвинению осудило его на 8 лет заключения. Внучатый племянник Н. А. Некрасова оказался в одном из лагерей в Коми АССР713.
13 августа 1944 года указом Президиума Верховного Совета СССР из Ярославской области была выделена Костромская область. Для костромского некрасоведения это имело то значение, что Гаврилу Яковлевича Захарова и дедушку Мазая перестали именовать ярославскими крестьянами. К сожалению, при разделе территории к Ярославской области отошла западная часть бывшего Костромского уезда – с Некрасовским (Большими Солями) и полуразрушенным Николо-Бабаевским монастырем. Зато из Любимского района в Костромской район вернулось три сельсовета (Пустынский, Сандогорский и Фоминский), расположенных по левому берегу реки Костромы, в том числе и деревни Шода, Пустынь, Колгора и др.
О победе над Германией в Шоде узнали 9 мая 1945 г., когда рано утром в деревню пришли два представителя из Пустынского сельсовета и, собрав людей у конторы, объявили им об окончании войны. Верующие сразу же в старообрядческой часовне отслужили в честь такого события благодарственный молебен. День завершился общим гуляньем, гуляньем со слезами на глазах714.
Юбилей 1946 года
125-летие со дня рождения Некрасова пришлось на первый послевоенный год. Юбилей 1946 года имел существенные отличия от юбилея 1937-1938 гг. Только что окончившаяся кровавая война, в которой народ отстоял своё Отечество, на какое-то время отодвинула на задний план идеи классовой ненависти. В значительной степени 125-летний юбилей Некрасова прошел под лозунгом «Некрасов – великий патриот земли русской».
В июле 1946 г. «Северная правда» в очерке «На родине деда Мазая» писала о д. Вёжи: «И стар и млад гордятся деревней Вежи – местом давнего паломничества русских писателей. В каждом доме есть книги Некрасова, Новикова-Прибоя, Пришвина – знатных посетителей этих мест, страстных охотников и рыболовов. Зайдите в любой дом, а дома здесь в большинстве каменные и двухэтажные, и вас встретят как старого знакомого, как званого гостя. Усадят за стол, поставят рыбное жаркое, вкусные витушки (своеобразные баранки), сварят по желанию рыбную солянку, заправив её яйцами, луком, лавровым листом. И будут долго-долго рассказывать об охоте, о рыбной ловле, о заливных лугах, сожалея, что нынче они затопляются меньше из-за Рыбинского моря. (…) Об этом и многом другом увлекательно, страстно умеют говорить колхозники Николай Яковлевич Тукин, Михаил Григорьевич Тупицын, Сергей Васильевич Мазайхин – отец десяти детей, самый старый человек деревни715. В очерке особо описан Мазайхин дом и живущий в нём С. В. Мазайхин: «Дом Мазайхина каменный, двухэтажный, со старинными росписями на стенах и своеобразными полукруглыми небольшими окнами, самый древний в Вежах. Он и стоит на самом высоком месте, в центре деревни (…). Дед Мазай, воспетый Некрасовым, нужно полагать, имел прямое отношение к роду Мазайхиных. Даже внешность Сергея Васильевича Мазайхина, смиренного, неторопливого в движениях человека, в старой шляпе, с добрыми улыбающимися глазами, напоминает деда Мазая (…)»716. Очерк завершался на жизнеутверждающей ноте: «Глубокая влюбленность в свой озерный край помогает людям хорошо трудиться и легко жить. В Вежах один из старейших колхозов области – колхоз имени Сталина. Из года в год крепнет, развивается хозяйство артели. Богатая животноводческая ферма, бескрайние сенокосные угодья, большие посевы картофеля, табака, капусты – всё это достояние колхозников, открывающее заманчивые перспективы на завтра»717.
К сожалению, юбилейный 1946 год ознаменовался опустошительным пожаром в Шоде. Пожар случился 25 июля, днем, когда большинство людей были в поле. По свидетельству старожилов, из 61 дома деревни в пламени погибло 46. Сгорели обе часовни: и приспособленная под клуб, и действующая старообрядческая. Сгорела школа, размещавшаяся в доме раскулаченного И. И. Овцина. Пожар деформировал и стоящий за Мезой на высокой металлической вышке ветряной электродвигатель, установленный рядом с фермами незадолго до начала войны. Произошедший всего через год после окончания войны, пожар стал тяжелым ударом для жителей Шоды, однако в течение двух лет деревня в основном была восстановлена.
5 декабря 1946 года в Ленинграде в бывшем доме А. А. Краевского на Литейном проспекте произошло открытие мемориальной музея-квартиры Н. А. Некрасова.
В начале декабря в Костромском краеведческом музее на ул. Луначарского (ныне – проспект Мира) открылась выставка «Некрасов и Костромской край»719. В ходе подготовки к юбилею в школах Костромы проходили различные мероприятия. С 4 по 10 декабря в 30-й средней школы прошли собрания школьников, причем на общем собрании учащихся 5-6 классов с рассказом о жизненном пути поэта выступил ученик 8 класса Николай Скатов (в 1990-2006 гг. – директор Пушкинского дома, автор многих работ, посвященных Некрасову)720.
28 ноября 1946 года Совет Министров СССР принял постановление «О мероприятиях по увековечению памяти Н. А. Некрасова в связи с 125-летием со дня его рождения», сыгравшее большую роль в деле мемориализации и сохранения некрасовских мест России. Постановление предписывало создание музея-квартиры Некрасова на Литейном в Ленинграде и музея в Карабихе. Отдельным пунктом постановления Костромскому учительскому институту (ныне – Костромскому государственному университету) присваивалось имя Н. А. Некрасова721.
7 декабря 1946 года в Костромском учительском институте в связи с присвоением вузу имени Некрасова состоялось торжественное заседание. Директор института П. Я. Алёшкин сообщил присутствующим, что советское правительство оказало институту большую честь, присвоив ему имя великого народного поэта, и выразил уверенность, что студенты оправдают высокое доверие партии и правительства, ответив на него отличной учебой. После заседания, силами студенческой самодеятельности был дан концерт. Студентка истфака Вавилова прочитала стихотворение «Орина, мать солдатская», студенческий хор спел ряд песен на слова поэта722.
В преддверии 125-летия Некрасова, в 1945 г., ленинградский журнал «Звезда» опубликовал роман Е. И. Катерли «Некрасов», автор которого в числе героев вывела и Гаврилу Яковлевича Захарова. К сожалению, роман свидетельствует о том, что Е. И. Катерли почти ничего не знала о реальном Гавриле Яковлевиче (а если и знала, то сознательно искажала). Согласно роману, летом 1860 г. Некрасов жил в Шоде «в довольно опрятной, хоть и ветхой избе своего деревенского приятеля – охотника Гаврилы Яковлевича Захарова. (…) Некрасов познакомился с ним случайно несколько лет назад в Костроме на базаре, когда Захаров нес дичь к губернаторскому столу, и с тех пор почти каждое лето наезжал к нему погостить. (…) Через Гаврилу Яковлевича Некрасов быстро познакомился с крестьянами деревни Шода. Он знал почти всех по имени-отчеству, помнил, как у кого зовут ребят, чьи когда именины. Мужики давно перестали его стесняться, признали за “своего”, и когда после нескольких дней, проведенных в лесу, Некрасов с Гаврилой возвращались отдохнуть в Шоду, двери захаровской избы не закрывались до рассвета. “Побалакать с барином” приходили старые деды, их сыновья – самостоятельные, женатые мужики; под окном, заглядывая в избу, толпились бабы и парни помоложе»724.
О Гавриле Яковлевиче автор пишет: «Гаврила был спокойный, уравновешенный человек; речь его лилась неторопливо, движения были скупы и размеренны, голос басовит, но негромок. Рыжеватая густая борода закрывала лицо почти до самых глаз; весь он был крепкий, мускулистый. (…) Он жил немного лучше, чем другие шодинские мужики, – нищета не выпирала дырами и лохмотьями, не вопила из каждого уголка избы. Был он мастером на все руки – и охотник, и немножко столяр, умел сложить хорошую печь, подбить сапоги, починить барскую карету. В молодости хаживал в офенях, а сейчас платил своему помещику оброк (напомним, что жители Шоды были государственными крестьянами и поэтому никаким помещикам оброков не платили – Н. З.), промышлял всем понемножку»725.
В изображении советской писательницы Гаврила Яковлевич предстоит настоящим бунтарем. «Казалось, тронь его – и он первый во главе разъяренных людей двинется вперед, широкоплечий, бородатый, с беспощадным суровым лицом. Он будет поджигать барские скирды в поле, стога в лугах, надворные строенья, белый помещичий дом. Он не пощадит ничего (…)»722. На охоте Гаврила Яковлевич нетерпеливо вопрошает у поэта: «Но когда же начинать-то? Кто кликнет клич, чтобы поднимались мужики?
Он сорвал с головы картуз, бросил его на землю и встал перед Некрасовым, нетерпеливый и возбужденный (…).
– Вот вы, образованные люди, – глухо заговорил Гаврила, – ничем не сможете помочь мужикам. А народ-то сейчас, что сухой порох – подложи уголек, и вспыхнет, и всё кругом подожжет. А уголька-то и нет… Эх, были раньше люди! Пугачев был, Разин… Где б теперь таких-то сыскать?»727.
На роман Е. Катерли в № 1-2 журнала «Ленинград» за 1946 год была опубликована пародия А. Флита «Мой Некрасов». Неисповедимыми путями Господними и роман и пародия оказались причастными к большой политике. Как известно, в августе 1946 года Сталин обрушил свой гнев на журналы «Звезда» и «Ленинград». В своём знаменитом разгромном докладе секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов коснулся романа Е. И. Катерли и пародии на неё. Главный идеолог партии сказал: «Возьмите другое произведение – пародию на пародию о Некрасове (под второй пародией имеется в виду роман Е. Катерли – Н. З.), составленную таким образом, что она представляет из себя прямое оскорбление памяти великого поэта и общественного деятеля, каким был Некрасов, оскорбление, против которого должен был возмутиться всякий просвещенный человек. Однако редакция «Ленинграда» охотно поместила это грязное варево на своих страницах»728.
Примерно с 1946 года в официальной пропаганде наряду с традиционной сугубо революционной трактовкой творчества Некрасова появилась тенденция трактовать его во многом как «обычного» великого поэта, делая упор на его патриотизм, любовь к природе, народу, русской женщине, крестьянским детям. Отчасти это, видимо, являлось реакцией на надоевшую всем гражданственность.
Шода: первое послевоенное десятилетие
В послевоенное время костромская пресса неоднократно писала о Шоде, в частности, о трудовых успехах шодского колхоза. 20 ноября 1949 года «Северная правда» посвятила ему целую полосу под общим заголовком «Колхоз имени Некрасова – многоотраслевое хозяйство». Во вступлении к полосе говорилось: «Именем великого поэта Н. А. Некрасова назвали колхозники деревни Шода, Костромского района, свою сельскохозяйственную артель. Колхоз по своим естественным условиям мало чем отличается от многих колхозов области. Однако партийная организация и правление артели поставили все природные богатства на службу общественного хозяйства. Колхоз имени Некрасова – многоотраслевое хозяйство. Здесь хорошо развиваются полеводство, животноводство и многие подсобные отрасли. Созданы 4 фермы, имеются пчелопасека, маслозавод, подсобные мастерские по поделке телег, сбруи, инвентаря. В будущем году закладываются сад, огород, парники»729.
В статье «Наш путь к изобилию» председатель колхоза Е. В. Захаров (вернувшись с фронта по ранению в 1945 г., он вновь возглавил хозяйство) писал: «Наша родная деревня Шода – знаменитая деревня. В своё время в Шоду часто приезжал на охоту великий русский поэт Н. А. Некрасов. В Шоде жил его ближайший друг крестьянин-охотник Гавриил Яковлевич Захаров. Ему Некрасов посвятил свою знаменитую поэму “Коробейники”, написанную по материалам костромской деревни. Наши колхозники горячо любят и высоко чтут память великого русского поэта. В каждом семействе можно найти собрание произведений Н. А. Некрасова и его произведения. “Коробейники”, “Крестьянские дети” и другие наши односельчане знают наизусть»730.
Организатором и вдохновителем всех успехов колхоза газета объявляла его парторганизацию, в которой тогда состояло три коммуниста и один кандидат в члены партии (председатель, два бригадира и колхозный кузнец)731. Секрет успехов колхоза им. Некрасова, разумеется, крылся не только в руководящей роли парторганизации. Во-первых, колхоз располагал плодородными пойменными почвами. Во-вторых, несмотря на утраты военных лет, в Шоде имелось еще немало рабочих рук. На 1 января 1942 года в деревне проживало 239 человек (из них в возрасте от 16 и старше мужчин было 26, женщин – 68)732. На 1 января 1946 года в Шоде проживало 219 человек (из них мужчин в возрасте от 16 и старше – 22, а женщин – 74)733. На 1 января 1951 года в Шоде проживало 205 человек (из них мужчин в возрасте от 16 до 60 лет – 35, женщин от 16 до 55-ти – 58)734. В-третьих, колхоз включал в себя только одну деревню, большинство жителей которой были сродни друг другу. В-четвертых, старообрядческий дух способствовал сохранению добросовестного отношения к труду. Всё это позволяло в известном смысле сводить к минимуму минусы колхозной системы.
Как мы помним, до революции жители Шоды являлись прихожанами единоверческого храма в Жарках. После революции ряды единоверцев, входивших в состав Русской Православной Церкви на правах полуавтономии, раскололись. Часть их перешла в Русскую Православную Церковь, часть – в старообрядческую Белокриницкую иерархию, всероссийский центр которой с 30-х гг. XIX века находится в Москве на Рогожском кладбище (современная Русская Православная Старообрядческая Церковь). Храм в Жарках перешел в юрисдикцию Белокриницкой иерархии довольно поздно – в 1942 г.735
В это время в Шоде, Пустыни и Колгоре жило около двух десятков старообрядческих иноков и инокинь. В Шоде инокини во главе с матерью Анфисой (Титовой) жили в трех домах. После пожара 1946 г., когда Шода осталась без старообрядческой часовни, мать Анфиса построила часовню на шодском кладбище напротив деревни за Мезой. Часовня была поставлена и освящена в 1949 г. В течение нескольких последующих десятилетий она являлась центром духовной жизни Шоды. Фактически в 40-70 годы в Шоде существовал небольшой старообрядческий скит.
После закрытия храма в Жарках (об этом чуть ниже) верующие из Шоды стали ездить на богомолье в старообрядческую церковь Рождества Богородицы в Дворище (вблизи Апраксина). Настоятелем этой церкви с 1954 года служил священник Илья Витушкин, с 1992 г. – епископ Ярославский и Костромской Иоанн (в настоящее время – архиепископ). В 50-60 годы будущий архиепископ часто бывал в Шоде. Позднее он вспоминал: «Чтобы добраться до Шоды надо было еще добраться до деревни Ямково, (…) – почти всегда пешком, дорога всегда была труднопроходимой, и зимой и летом. (…) Бывало, идёшь, устанешь, а как увидишь крыши домов, и на душе появляется какая-то радость. Да ведь и не зря её полюбил русский писатель Н. А. Некрасов. Он часто бывал в этих местах, где охотился и писал стихи. Шода стоит на берегу реки Мезы, (…) в живописном месте. (…) Весной в половодье там кругом всё затопляло, и от дома к дому подплывали на лодках. Интересная и душевная, трудолюбивая та сторона, добрая и плодородная земля, лесные дары, рыба, мёд – почти у каждого доброго хозяина целая пасека. Бывало, не знаешь, как пройти, так снуют пчёлы. (…) Но кроме мёда и других благ было и душе чем порадоваться. Почти всё селение было старообрядческое, была школа, детский садик, в котором мне приходилось подряд причащать ребятишек, которые меня ждали, а главное, на той стороне реки – (…) часовня, в которой приносились молитвы за все эти благодеяния Богу. (…) Летом читаешь правило у матушки Анфисы наверху в светелке, часов в 5 утра, рожок заиграет, скотину сгоняют, стадо-то какое, как будто не из одной деревни. Всего в изобилии, вот какую Господь послал им благодать, недаром почти у каждого имелся сепаратор, которым молоко перерабатывалось в сметану, творог, сыр и другое»736.
Заметными людьми в Шоде являлось несколько представителей захаровского рода, в первую очередь уже упоминавшиеся выше Аркадий Павлович Захаров (1890 – 1974 гг.) и Дмитрий Яковлевич Захаров (1899 – 1971 гг.). Вся жизнь А. П. Захарова была связана с лесом и охотой. Около 30 лет он проработал в государственном лосином заказнике, вначале сторожем, а в 50-е годы заведующим. Как и все Захаровы, он был страстным охотником и мастером на все руки. Еще в начале 10-х годов Аркадий Павлович купил фотоаппарат, которым снял целый ряд бесценных фотографий с видами Шоды. Надо помнить, что в 20-е годы и в городах фотоаппаратов имелись считанные единицы, в деревне же фотоаппарат был редкостью необычайной. Подобно Гавриле Яковлевичу, Аркадий Павлович сочинял стихи.
Его племянник, Дмитрий Яковлевич Захаров, также был одним из последних представителей «настоящих» Захаровых. Охотник и ружейный мастер, в 1958 году он, как охотник, даже стал участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (ВСХВ) в Москве, где его наградили особым свидетельством.
Однако относительное колхозное благополучие в рамках отдельно взятой деревни продолжалось недолго. В начале 50-х годов Шода попала под проходящее во всей стране укрупнение колхозов. Волна укрупнения не миновала и этот уголок Костромского района. В 1951 году колхозы в Пустыни, Колгоре и Шоде были объединены в единый колхоз им. Калинина с центром в Пустыни. Однако в феврале 1955 года Шода сумела выйти из колхоза им. Калинина, восстановив свой колхоз им. Некрасова738 (нельзя не отметить, что факт выхода из укрупненного колхоза является очень редким случаем).
Январь 1953 года: 75-летие смерти Некрасова
В январе 1953 года отмечалось 75-летие смерти Некрасова (оно отмечалось очень скромно, лишний раз подтверждая, что чествование 1937-1938 гг. носило политическое значение). 7 января 1953 года в передовице «Северной правды» «Великий русский поэт-демократ» с привычным энтузиазмом говорилось: «Неузнаваемо изменились некрасовские места. Жители Заречья переименовали одно из сел (Святое), где бывал поэт, в село Некрасово. Теперь это село входит в колхоз-миллионер “Огородник”. Деревня Шода, где жил друг Некрасова охотник Гаврила Яковлевич Захаров, которому посвящена поэма “Коробейники”, находитсяв составе колхоза имени Калинина. Зажиточно, культурно живут колхозники социалистической деревни. Многие из них имеют личные библиотеки, в которых большое место занимают произведения Н. А. Некрасова. За свой вдохновенный труд на благо Родины тысячи колхозников получили правительственные награды, многим присвоены звания Героя Социалистического Труда. Только в одном колхозе «12 Октябрь» – одиннадцать Героев Социалистического Труда. Простые зареченские колхозницы П. А. Малинина и А. И. Евдокимова – члены правительства, лауреаты Сталинской премии, Герои Социалистического труда. Они руководят крупными коллективными хозяйствами»739.
В том же номере «Северной правды» было опубликовано стихотворение А. М. Часовникова, посвященное дедушке Мазаю. Дед Мазай встречает Некрасова, и они идут охотиться вместе.
Старый шутки перебрасывал,
Поговорок много знал.
Рассказал Мазай Некрасову,
Как в разлив зайчат спасал.
Рассказал Мазай о голоде:
– Летом вышел недород.
Мужики в отходе, в городе,
На поденке круглый год.
Завершив этот монолог дедушки Мазая, поэт рисует счастливую картину расцветшего после революции Зарецкого края.
Разогнулись наши спинушки,
Богатеет вольный край.
Героиня – Катеринушка,
Ходит с орденом Мазай.
Нет земли голодной, тощенькой,
Хлеба нынче – не в пример.
Нет купчины-миллионщика,
Есть колхоз-миллионер.
Примечания
632. Волнухин Н. Разрушая межи единоличия // СП. 28. 12. 1929.
633. АОАКР, ф. Р-155, д. 19, л. 1.
634. Ипатов Т. Колхоз имени Некрасова // Северный колхозник (Любим). 12. 01. 1938.
635. Постановили закрыть обе церкви. // Борона. 8. 12. 1929.
636. ГАКО, ф. Р-371, оп. 1, д. 445, л. 129.
637. Захарова Н. Г. Из воспоминаний А. Я. Захаровой (рукопись) // Архив автора.
638. Орехов. Еще одним очагом дурмана меньше // СП. 19. 04. 1930.
639. Сообщение Никодима Александровича Захарова, сына А. В. Захарова.
640. Сообщение Лидии Артемьевны Овциной (1925 г. р.).
641. Попов А. Костромская основа в сюжете «Коробейников» Н. А. Некрасова, с. 193.
642. Свидетельство Зинаиды Витальевны Григорьевой.
643. Свидетельство Л. А. Овциной.
644. Захарова Н. Г. Из воспоминаний моего отца Г. Я. Захарова (рукопись) // Архив автора.
645. Сообщено Г. В. Красильниковым, заведующим филиала «Абакумцево – Грешнево» Государственного литературно-мемориального музея-заповедника «Карабиха».
646. Некрасов В. Ф. Третий Некрасов, с. 313.
647. Сорокина Н. М. Церковь во имя иконы Казанской Божьей Матери села Богородского, что на Карабитовой горе // Карабиха. Историко-литературный сборник. Ярославль, 1997, вып. 3, с. 269.
648. Там же, с. 270.
649. Некрасов В. Ф. Третий Некрасов, с. 313.
650. Вместо общины – детский городок // СП. 13. 07. 1928.
651. «Царская власть строила церкви, монастыри». Мы нарушили спокойное течение Волги. Мост – крупное звено индустриализации. // СП. 10. 11. 1929.
652. ГАКО, ф. Р-371, оп. 1, д. 445, л. 289; Костромской день // СП. 9. 06. 1930.
653. Зонтиков Н. А. Богородицко-Игрицкий монастырь: судьба обители // Костромской район: вехи истории. Кострома, 2003, с. 189-199.
654. Справочник по административно-территориальному делению Костромской области. 1917-1955. Кострома, 1955, с. 107, 109.
655. О разделении Ивановской промышленной области. Постановление Президиума ВЦИК // СП. 14. 03. 1936.
656. Сталин И. В. Сочинения. М., 1953, т. 13, с. 38-39.
657. Не предать забвению. Книга памяти репрессированных в 30-40-е и начало 50-х годов, связанных судьбами с Ярославской областью. Ярославль, 193, с. 224.
658. Казак Н. От Селифонтова – к Карабихе // Не предать забвению. Книга памяти жертв политических репрессий, связанных судьбами с Ярославской областью. Ярославль, 1995, т. 3, с. 477-479.
659. Книга памяти жертв политических репрессий в Костромской области. Кострома, 2007, с. 263.
660. ГАКО, ф. Р-362, оп. 6, д. 11, л. 3.
661. Костромской район: вехи истории. Кострома, 2003, с. 89, 138.
662. Свидетельство Л. А. Овциной.
663. Переименовать Большесольский район в Некрасовский // СР. 20. 10. 1937.
664. Корнева О. Счастливая доля советской крестьянки // СР. 22. 10. 1937.
665. Большой интерес к творчеству Н. А. Некрасова // СР. 18. 11. 1937.
666. Улицы Костромы. Справочник. Ярославль, 1989, с. 50.
667. Ипатов Т. Колхоз имени Некрасова // Северный колхозник (Любим). 12. 01. 1938.
668. СП. 6. 01. 1938.
669. Великий народный поэт // СП. 8. 01. 1938.
670. Аниканова А. Я. Малые Вёжи – колхоз имени Сталина // СП. 8. 01. 1938.
671. Сельские школы готовятся к некрасовским дням // СР. 6. 01. 1938.
672. Зорин Н. Вечер памяти Н. А. Некрасова // СР. 10. 01. 1938.
673. Пустынников Г. А. Н. А. Некрасов // СР. 11. 01. 1938.
674. О переименовании Большесольского района Ярославской области в Некрасовский район, его центра, села Большие Соли – в с. Некрасовское и деревни Грешнево, того же района, – в д. Некрасово. Постановление Всероссийского ЦИК // СР. 9. 01. 1938.
675. Марков О. Волга-матушка // СР. 8. 01. 1938.
676. Нестеров Ю. А. Ярославский град Китеж // Памятники Отечества. № 2 (22), 1990, с. 120.
677. Якунин В., Сотсков И. Мелиорация Костромской низины // СП. 16. 09. 1956.
678. Пискунов Л. П. О прошлом деревни Вёжи под Костромой, с. 114.
679. Там же.
680. Магдалинский А. Новиков-Прибой и костромичи // СП. 24. 03. 1957 (далее – Магдалинский А. Новиков-Прибой и костромичи).
681. Пермитин Е. В костромских разливах // А. С. Новиков-Прибой в воспоминаниях современников. М., 1980, с. 427-430.
682. Магдалинский А. Новиков-Прибой и костромичи.
683. Там же.
684. Смирнов. Наш дорогой гость // СП. 24. 03. 1937.
685. Писатели Новиков-Прибой и Перегудов в Костроме // СР. 2. 10. 1937.
686. Краткая литературная энциклопедия. М., 1972, т. 7, с. 134.
687. ГАКО, ф. Р-105, оп. 1.
688. Пришвин М. М. Неодетая весна // Собр. соч. в 6 т., т. 3, М., 1956, с. 321 (далее – Пришвин М. М. Неодетая весна).
689. Там же.
690. Письма М. М. Пришвина // СП. 14. 10. 1961.
691. Там же.
692. Пришвин М. М. Неодетая весна, с. 329.
693. Пискунов Л. П. Незабываемая охота (рукопись). // Архив автора.
694. Пришвин М. М. Неодетая весна, с. 329.
695. Там же, с. 329-330.
696. Пискунов Л. П. Деревня Вёжи во время войны // Костромская земля. Кострома, 2007, вып. 6, с. 85 (далее – Пискунов Л. П. Деревня Вёжи во время войны).
697. Там же, с. 92.
698. Свидетельство Антонины Петровны Бутениной (р. 1928 г.), уроженки Шоды.
699. Конев И. С. Записки командующего фронтом. М., 1991, с. 558.
700. Шаров А. Пошлите на фронт! // СП. 24. 06. 1941.
701. Костромской драматический. Ярославль, 1984, с. 110-111.
702. Берггольц О. Ф. Собр. соч. в 3 т., т. 2, Л., 1989, с. 60.
703. Пискунов Л. П. Деревня Вёжи во время войны, с. 104-106.
704. Костромская область. Книга памяти. Ярославль, 1994, т. 1, с. 462-463.
705. Пискунов Л. П. Деревня Вёжи во время войны, с. 94, 108.
706. Пискунов Л. П. Мазайхины – потомки дедушки Мазая (рукопись). // Архив автора.
707. Петрова З. В., Петрова А. В. Погибшие на фронте из деревни Шода // Архив автора.
708. Ярославская область. Книга памяти. Ярославль, 1994, т. 3.
709. Свидетельство А. Д. Захарова.
710. Свидетельство Зои Евгеньевны Симченко (р. 1938 г.), дочери Е. В. Захаровой.
711. Свидетельство Л. А. Овциной.
712. Костромская область. Книга памяти, т. 1.
713. Некрасов В. Ф. Третий Некрасов, с. 310-312.
714. Свидетельство Л. А. Овцыной.
715. Никитин А. На родине деда Мазая // СП. 14. 07. 1946.
716. Там же.
717. Там же.
718. Ерошкин А. Некрасовская конференция // СП. 12. 02. 1961.
719. К 125-летию со дня рождения Н. А. Некрасова // СП. 30. 11. 1946.
720. Там же.
721. В Совете Министров СССР. О мероприятиях по увековечению памяти Н. А. Некрасова в связи с 125-летием со дня его рождения // СП. 8. 12. 1946.
722. Малеева М. В учительском институте имени Н. А. Некрасова // СП. 11. 12. 1946.
723. Мацуев Н. Русские советские писатели. Материалы для биографического словаря. 1917-1967. М., 1981, с. 103.
724. Катерли Е. Некрасов. Калуга, 1959, с. 226.
725. Там же.
726. Там же, с. 236.
727. Там же, с. 237-238.
728. Доклад т. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» // СП. 24. 09. 1946.
729. Колхоз имени Некрасова – многоотраслевое хозяйство // СП. 20. 11. 1949.
730. Захаров Е. На пути к изобилию // Там же.
731. Барышников В. Светлые горизонты // Там же.
732. АОАКР, ф. 155, оп. 1, д. 208, л. 1.
733. Там же, л. 28.
734. Там же, л. 64.
735. Зонтиков Н. А. Храмы Костромского района // Костромской район: вехи истории. Кострома, 2003, с. 122 (далее – Зонтиков Н. А. Храмы Костромского района).
736. Иоанн (Витушкин), еп. Воспоминания о Шоде // Русь во веки не погибнет...: мир старообрядчества: книжность, традиции, культура. Кострома, 2000, с. 75-76.
737. Мясников Б. Недалеко от Костромы // СП. 16. 08. 1958.
738. АОАКР, ф. 155, оп. 1, д. 262, л. 11 об.
739. Великий русский поэт-демократ // СП. 7. 01. 1953.