III.
За тяжелой порою детства и отрочества, омраченной раннимъ знакомствомъ со всей грязью и ужасомъ крепостного строя русской жизни, последовала еще более безрадостная и мрачная юность. Вскоре она затмила собою самыя ужасныя воспоминанiя раннихъ летъ, и, какъ это часто случается, юноше начало даже казаться, что позади остались одни только "ручейки, долины, холмики, лески и все, чемъ "въ доле беззаботной въ деревне, счастливъ земледелъ, чему-бъ теперь опять охотно душой предаться я хотелъ" ("Мечты и Звуки").
Я былъ несчастней,--
Сравниваетъ онъ дальше свою долю съ долей земляка-товарища, тоже попавшаго въ Петербургъ:
Я пилъ дольше
Очарованье бытiя,
За то потомъ и плакалъ больше,
И громче жаловался я.
Какъ известно, благодаря ссоре съ отцомъ, сынъ богатаго сравнительно помещика, Некрасовъ очутился одинъ одинешенекъ на улицахъ Петербурга въ положенiи почти нищаго; но на психологическую сторону этого превращенiя какъ-то мало обращалось до сихъ поръ вниманiя. По исключенiи изъ гимназiи, поэту грозила серьезная опасность пойти по следамъ предковъ, въ раннiе годы поступавшихъ въ военную службу и тамъ, въ душной атмосфере казармы, заканчивавшихъ свое воспитанiе или, лучше сказать, развращенiе, начатое въ рабовладельческрй усадьбе. Военщина являлась въ те времена не только последнимъ прибежищемъ для всехъ недорослей изъ дворянъ, неудачниковъ на другихъ путяхъ жизни, но и окружена была въ глазахъ обывателя известнымъ ореоломъ, какъ одна изъ наиболее завидныхъ жизненныхъ карьеръ. О такой карьере для сына мечталъ отецъ; толкали юношу на проторенный путь и матерiальныя затрудненiя родителей: семья ихъ все росла, а денежныя средства, благодаря широкимъ привычкамъ главы дома, все таяли; на продолжительную и значительную поддержку изъ дому Некрасовъ разсчитывать поэтому не могъ. И вотъ, летомъ 1838 г., его отправили съ рекомендательнымъ" письмомъ къ жандармскому генералу Полозову въ Петербургъ, для поступленiя на казенный счетъ въ одинъ изъ кадетскихъ корпусовъ.
Въ Петербургъ Некрасовъ явился, письмо Полозову передалъ, во - вместо корпуса - сталъ готовиться къ экзаменамъ въ университетъ и, какъ бы бросая вызовъ ненавистному прошлому, въ сентябрьской книжке "Сына Отечества" напечаталъ первое свое стихотворенiе "Мысль":
Спать дряхлый мiръ, спать старецъ обветшалый!..
Бiографы поэта утверждаетъ, что все это вышло случайно Некрасовъ познакомился, молъ, со студентомъ Глушицкимъ, и тотъ такъ "увлекъ его разсказами о преимуществахъ университетскаго образованiя", что мысль о корпусе была брошена. Въ действительности врядъ-ли произошло это такъ ужъ случайно: ведь не Глушицкiй же заставилъ Некрасова, почти на другой день по прiезде въ Петербургъ, понести свои стихи въ журналъ Полевого; очевидно, и самъ поэтъ, не хуже другихъ, понималъ все преимущества интеллектуальной карьеры передъ фронтовой шагистикой. Знакомство съ студенческимъ кружкомъ сыграло, по всей вероятности, въ его решенiи лишь роль последней капли, переполняющей чашу.
Впоследствiи, уже после смерти Некрасова, Достоевскiй, вытаясь найти ключъ къ этому загадочному, "раненому въ самомъ начале жизни" сердцу, писалъ въ известной некрологической статье: "миллiонъ - вотъ демонъ Некрасова... демонъ, который осилилъ, и человекъ остался на месте - и никуда не пошелъ"... Достоевскiй, какъ это часто случалось съ нимъ, увлекся въ этомъ случае яркимъ парадоксомъ, въ явный ущербъ истине и справедливости {Характерно, между прочихъ, что Достоевскiй для иллюстрацiи своего обвиненiя выбралъ стихотворенiе Некрасова "Секретъ". "Суть той мрачной; и мучительной половины жизни нашего поэта какъ бы предсказана имъ же" самимъ, еще на заре дней его, въ одномъ изъ самыхъ первоначальныхъ стихотворенiй"... Приводится далее цитата, оканчивающаяся стихами:
Да сорокъ летъ минуло времени -
Въ кармане моемъ миллiонъ!..
"Миллiонъ - вотъ демонъ Некрасова... Этотъ демонъ присосался еще къ. сердцу ребенка, ребенка пятнадцати летъ, очутившагося на петербургской мостовой, почти бежавшаго отъ отца... Тогда-то и начались, быть можетъ, мечтанiя Некрасова, можетъ быть, и сложились тогда же на улице стихи: въ. кармане моемъ миллiонъ". Такимъ образомъ уродливый герой этой ядовитой сатиры ("И вотъ тебе, коршунъ, награда за жизнь воровскую твою!") съ помощью какой-то непонятной эквилибристики превращается у Достоевскаго въ самого Некрасова, мечтающаго о миллiоне!.. Казалось бы, скорее можно было воспользоваться другимъ Некрасовскимъ стихотворенiемъ:
Я за то глубоко презираю себя,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что, доживши кой-какъ до тридцатой весны,
Не нажилъ я себе хоть богатой казны,
Чтобъ глупцы у моихъ пресмыкалися ногъ,
Да и умникъ подчасъ позавидовать могъ!
Къ первоначальному заголовку этой пьесы "Изъ Ларры" Некрасовъ сделалъ, какъ известно, примечанiе: "Неправда. Приписано Ларре по странности содержанiя. Искреннее. Написано во время гощенiя у Г. (Грановскаго?). Можетъ бытъ, навеяно тогдашними разговорами". - Такимъ образомъ, хотя стихотворенiе и "искреннее", навеяно оно все же минутнымъ настроенiемъ, и странно было бы пользоваться подобнымъ матерiаломъ для характеристики души поэта.}.
Безспорно, что Некрасову хорошо знакомъ былъ "мрачный и унизительный бесъ,-- бесъ гордости, жажды самообезпеченiя, потребности оградиться отъ людей твердою стеною и независимо, спокойно смотреть на ихъ злость и угрозы; но неправда, что этотъ унизительный демонъ такъ ужъ безраздельно владелъ его душою, неправда, что жажда самообезпеченiя была, центральнымъ двигательнымъ нервомъ духовной жизни Некрасова. Если даже и верно, что въ юности онъ поклялся "не умереть на чердаке", то клятва эта имела, конечно, не прямой а грубый смыслъ стремленiя къ богатству и наживе (какъ толкуютъ, друзья - недруги поэта), а смыслъ более сложный и глубокiй;: страшно и обидно казалось юноше-Некрасову погибнуть на чердаке, т. е. въ безвестности и безсилiи, со всею ненавистью и любовью, какiя бушевали въ его рано оскорбленномъ сердце! Это отнюдь не произвольное толкованiе. Мы придаемъ огромное значенiе "аннибаловой клятве" Тургенева, выразившаго свой протестъ противъ крепостного права въ свойственной ему форме мягкихъ художественныхъ образовъ, которые такъ восхищаютъ насъ въ "Запискахъ Охотника". Но разве можно сравнить по силе этотъ протестъ съ пламеннымъ протестомъ Некрасова, всю жизнь буквально горевшаго "святымъ безпокойствомъ" за судьбы народа? Здесь передъ нами поистине всеобъемлющая страсть, о которой поэтъ имелъ бы право сказать словами лермонтовскаго героя:
Я зналъ одной лишь думы власть,
Одну, но пламенную страсть:
Она, какъ червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла!
Я эту страсть во тьме ночной
Вскормилъ слезами и тоской...
Эта страсть проникла въ душу Некрасова еще въ раннемъ детстве, на волжскомъ берегу, при виде шедшихъ бичевою и певшихъ заунывныя песни бурлаковъ.
О, горько, горько я рыдалъ,
Когда въ то утро я стоялъ
На берегу родной реки
И въ первый разъ ее назвалъ
Рекою рабства и тоски!..
Что я въ ту пору замышлялъ,
Созвавъ товарищей-детей,
Какiя клятвы я давалъ -
Пускай умретъ въ душе моей,
Чтобъ кто-нибудь не осмеялъ! *)
* Не смотря ни подзаголовокъ "Детство Валежникова", сразу видно, что въ поэме "На Волге" Некрасовъ рисуетъ собственное детство. По первоначальному плану, стихотворенiе это составляло часть большой поэмы "Рыцарь на часъ", и пьеса, теперь известная подъ этимъ заглавiемъ, называлась въ прежнихъ изданiяхъ: "Изъ поэмы Рыцарь на часъ, гл. IV: Валежниковъ въ деревне".
Но, говорятъ,-- "демонъ самообезпеченiя" все-таки очень рано присосался къ сердцу Некрасова и отравилъ его навсегда... Какъ, однако, странно поведенiе этого "демона"! Целыхъ восемь летъ (1888--1846) человекъ подвергается опасности зачахнуть отъ непосильной и неблагодарной работы, даже буквально умереть съ голоду, а между темъ - стоило ему вернуться на лоно благонамеренности и, помирившись съ отцомъ, поступить въ корпусъ, и онъ снова былъ бы сытъ, обезпеченъ, и будущее улыбалось бы ему въ виде, быть можетъ, блестящей военной карьеры. "Онъ былъ бы, если бы захотелъ,-- говоритъ H. К. Михайловскiй,-- блестящимъ генераломъ, выдающимся ученымъ, богатейшимъ купцомъ. Это мое личное мненiе, которое, я думаю, впрочемъ, не удивитъ никого изъ знавшихъ Некрасова". Однако, мы знаемъ, что за все годы своей тяжелой юности онъ ни разу не подумалъ ни объ одной изъ подобныхъ возможностей "самообезпеченiя"... Рисуя впоследствiи въ "Несчастныхъ" душевное состоянiе юноши, заброшеннаго въ столичный омутъ, поэтъ писалъ:
Счастливъ, кому мила дорога
Стяжанья, кто ей веренъ былъ
И въ жизни ни однажды Бога
Въ пустой груди не ощутилъ.
Но если той тревоги смутной
Не чуждо сердде - пропадешь!
Въ глухую полночь, безпрiютный
По стогнамъ города пройдетъ.
Такъ именно и было съ Некрасовымъ. Не "дорога стяжанья" пленяла его; душой его владела иная властная сила, иная "смутная тревога" въ виде страстной любви къ литературе (единственно возможной въ те времена форме служенiя родине и народу), и, не смотря на все частныя ошибки и, быть можетъ, даже паденiя, сила эта всегда брала въ его душе верхъ. Ниже мы помещаемъ записку Г. З. Елисеева, чрезвычайно интересно и оригинально освещающую эту сторону личности Некрасова; пока же ограничимся сказаннымъ и вернемся къ юнымъ годамъ поэта, къ темъ обстоятельствамъ, при которыхъ окончательно сформировались его личность и поэзiя.
Первые годы пребыванiя Некрасова въ Петербурге совпали съ однимъ изъ самыхъ печальныхъ и мрачныхъ перiодовъ русской журналистики вообще, и петербургской въ особенности. Впоследствiи самъ Некрасовъ такъ охарактеризовалъ его:
Въ то время пусто и мертво
Въ литературе нашей было.
Скончался Пушкинъ - безъ него
Любовь къ ней публики остыла.
Ничья могучая рука
Ее не направляла къ цели;
Лишь два задорныхъ поляка
На первомъ плане въ ней шумели...
И въ самомъ деле, со смертью Пушкина литературный дiапазонъ сразу резко понизился... Лучшiе элементы прiуныли и пали духомъ, худшiе - подняли голову и обнаглели... Что касается общества, то оно еще помнило, какъ разсказываетъ Тургеневъ въ "Литерат. и жит. воспоминанiяхъ", "ударъ, обрушившiйся на самыхъ видныхъ его представителей летъ двенадцать передъ темъ; и изъ всего того, что проснулось въ немъ впоследствiи, особенно после 55 г., ничего даже не шевелилось, а только бродило,-- глубоко, но смутно - въ некоторыхъ молодыхъ умахъ. Литературы, въ смысле живого проявленiя одной изъ общественныхъ силъ, находящагося въ связи съ другими, столь же и более важными, проявленiями ихъ - не было, какъ не было прессы, какъ не было гласности, какъ не было личной свободы; а была словесность - и были такiе словесныхъ делъ мастера, какихъ мы уже потомъ не видали".
Действительно, не только въ талантливыхъ, но даже и въ генiальныхъ представителяхъ литературы въ конце 30-хъ годовъ не было недостатка; загоралась яркая звезда Лермонтова; къ голосу Белинскаго уже прислушивалась вся юная Россiя; Гоголь былъ признаннымъ главою "натуральной школы"; живъ еще былъ и Жуковскiй... Но Белинскiй лишь въ самомъ конце 89 г. переехалъ изъ Москвы въ Петербургъ, и въ письмахъ отсюда къ московскимъ прiятелямъ долгое время жаловался на полное одиночество. Жуковскiй жилъ при дворе и отъ журнальнаго мiра всегда стоялъ въ стороне. Лермонтовъ,-- когда не находился въ ссылке,-- вращался также въ высшемъ обществе и къ литературе относился съ показнымъ пренебреженiемъ. Наконецъ, Гоголь въ которомъ въ это время начинался уже печальный внутреннiй переломъ въ сторону пiэтизма, жилъ большею частью въ Риме и лишь редкими наездами бывалъ въ Москве и Петербурге.
Во времена Пушкина,-- кроме него самого, издававшаго "Современникъ",-- во главе журналистики стоялъ такой даровитый и смелый боецъ за правду, какъ Полевой, но къ концу 30-хъ годовъ отъ этого смелаго бойца уже оставалась одна жалкая тень. Жизнь заставила его пойти на компромиссы и, сильно подавшись вправо, сделавшись поставщикомъ псевдопатрiотическихъ драмъ и фактическимъ редакторомъ грече-булгаринскаго "Сына Отечества", онъ близко подошелъ къ направленiю "Северной Пчелы". Духъ "двухъ задорныхъ Полякову", т. е. Булгарина и Сеньковскаго, занялъ вообще въ эти годы непропорцiонально-большое место въ петербургской журналистике. Несомненно, Сеньковскiй былъ чище Булгарина, даровитее его и умнее, но умъ его, по остроумному выраженiю баснописца Крылова, былъ "какой-то дурацкiй", лишенный всякихъ принциповъ. Журналъ его, гремевшая въ 30-хъ годахъ и имевшая до 7000 подписчиковъ "Библiотека для чтенiя", сеяла въ умахъ читателей легкомысленное, "веселое" отношенiе решительно ко всемъ явленiямъ литературы и жизни... Въ этомъ смысле рука объ руку съ "Библ. для Ч." шли довольно многочисленные въ эти годы альманахи, сборники и другiе полу-лубочныя изданiя, единственною причиною возникновенiя которыхъ былъ разсчетъ издателей-барышниковъ на пробуждавшуюся въ русской публике охоту въ чтенiю. Пушкинскiй "Современникъ", въ рукахъ корректнаго, но скучноватаго профессора эстетики Плетнева, влачилъ жалкое существованiе; "Отеч. же Записки", после продолжительнаго перерыва возобновившiяся въ январе 1839 г., только съ конца этого года, съ переездомъ Белинскаго въ Петербургъ, когда и все его московскiе прiятели (Боткинъ, Грановскiй, Кудрявцевъ, Герценъ) перекочевали въ этотъ журналъ, стали прiобретать постепенно значенiе боевого либеральнаго органа.
Въ такое-то время явился въ Петербургъ Некрасовъ, полный радужныхъ юношескихъ мечтанiй и горячей веры въ литературу, какъ въ единственно-возможную въ то время форму разумной и свободной деятельности. Неопытный новичокъ-провинцiалъ, мала развитой къ литературномъ смысле юноша, онъ не умелъ еще разбираться въ тогдашнихъ литературныхъ партiяхъ и направленiяхъ, и, по всей вероятности, какой-нибудь Гречъ или Сеньковскiй ничемъ ровно не отличался въ его глазахъ отъ Полевога или Краевскаго. По крайней мере, стихи Некрасова начали появляться безразлично въ "Литерат. Газете", "Библiотеке для Чте." "Сыне Отечества", "Прибав. къ Инвалиду" и пр.; только собственное природное чутье привело его въ конце концовъ въ кружокъ Белинскаго. Но случилось это, къ сожаленiю, не такъ скоро...
"За славой я въ столицу торопился",-- вспоминалъ позже самъ поэтъ. И действительно, едва успевъ напечатать въ журналахъ десятокъ, другой детскихъ стихотворенiй, едва успевъ ознакомиться съ дешевыми лаврами и дорогими тернiями литературной дороги (въ виде холода, голода и одиночества въ большомъ городе), ровно годъ спустя по прибытiи въ Петербургъ, онъ уже сдалъ въ цензуру книжечку своихъ стихотворенiй. Въ бiографiяхъ Некрасова сообщается обыкновенно, что къ этому времени нужда уже настолько выпустила его изъ своихъ когтей, что онъ сумелъ даже сделать кой-какiя сбереженiя для выпуска въ светъ книги. Но это, конечно, явное недоразуменiе. Деньги на изданiе собраны были Бенецкимъ по подписке, и настоящая нужда Некрасова съ осени 89 г., т. е. съ поступленiя его въ вольно-слушатели университета и окончательнаго разрыва съ отцомъ, еще только начиналась: съ этого времени въ теченiе двухъ-трехъ летъ шла непрерывная борьба за существованiе въ буквальномъ смысле слова,-- съ ночевками въ ночлежныхъ прiютахъ, жизнью въ сырыхъ углахъ и подвалахъ, корпеньемъ за черной литературной работой, едва спасавшей поэта отъ голодной смерти.
О неудачномъ литературномъ дебюте Некрасова мы уже говорили. Собственныхъ признанiй поэта на счетъ впечатленiя, какое произвело на него это событiе, у насъ, къ сожаленiю, нетъ. Все говоритъ, однако, за то, что здоровое критическое чутье Некрасова, сила его большого природнаго ума подсказали ему, что если приговоръ Белинскаго и былъ несколько резокъ на форме, то по существу заключалъ въ себе много правды: на почве абстрактныхъ лирическихъ излiянiй Некрасовъ не могъ бы пойти далеко. Несравненные художники, какъ Пушкинъ и Лермонтовъ, умели превращать въ настоящiе бриллiанты поэзiи все, къ чему ни прикасались. Такъ, Лермонтовъ, уже въ очень раннiе годы, не смотря на поверхностное знакомство съ жизнью, на основанiи лишь "внутреннихъ виденiй своего духа" (выраженiе Белинскаго) могъ создавать вещи вроде "Ангела" или "Паруса", не уступающiе позднейшимъ его шедеврамъ. Но это - завидное право генiя, являющагося, можетъ быть, разъ въ столетiе... По счастью, Некрасовъ рано понялъ это, онъ принялъ свою неудачу, какъ заслуженную, и съ чисто-юношескимъ ригоризмомъ решилъ, что онъ совсемъ не поэтъ По крайней мере, мы знаемъ, что после плачевнаго опыта съ "Мечтами и звуками" онъ надолго оставилъ писанье лирическихъ стиховъ, а къ самой этой книжке отнесся съ безпощадной свирепостью: все уцелевшiе отъ продажи экземпляры (а они составляли, вероятно, значительнейшую часть изданiя) немедленно уничтожилъ; во все позднейшiя изданiя своихъ стихотворенiй никогда не включалъ изъ "Мечтанiй и звуковъ" ни одной пьесы и до конца жизни не любилъ даже вспоминать о нихъ. Наконецъ, ни малейшаго непрiязненнаго чувства не сохранилъ онъ и къ своему неумолимо-строгому судье Белинскому, къ которому, наоборотъ, съ перваго же дня личнаго знакомства сталъ относиться съ благоговенiемъ самаго предай* наго и вернаго ученика (и благоговенiе это донесъ до могилы). Можно думать, что, вращаясь въ студенческихъ кружкахъ Петербурга, Некрасовъ уже и въ моментъ выпуска своей злополучной книги хорошо зналъ имя Белинскаго и высоко его ценилъ,-- оттого-то онъ и принялъ такъ къ сердцу приговоръ великаго критика.
Чего, однако, стоило этому гордому, замкнутому, "съ самаго начала жизни раненому" сердцу такое безмолвное и, повидимому, спокойное отреченiе отъ заветной юношеской мечты? Объ этомъ, повторяемъ, сведенiй мы не имеемъ, хотя и не трудно представить себе внутреннюю бурю, пережитую поэтомъ. Инстинктъ тянулъ къ литературе и поэзiи, продолжая, быть можетъ, подсказывать: "здесь твое призванiе, твое законное место!" А разсудокъ и опытъ жизни говорили другое: "Стой! ты - не поэтъ, а только мечтатель... Войти въ этотъ храмъ ты недостоинъ".
Да, это была тяжелая внутренняя драма. Въ теченiе несколькихъ летъ рефлексiя одерживала верхъ надъ инстинктомъ, и Некрасовъ шелъ по дороге литературнаго чернорабочаго. Но, съ другой стороны, именно въ томъ обстоятельстве, что онъ на бросилъ все-таки литературы, сказалась могучая сила инстинкта настоящаго таланта. Въ лице Некрасова мы имеемъ яркiй примеръ того, что значитъ крупное литературное дарованiе: точно стихiйная сила, рано или поздно оно неудержимымъ потокомъ прорвется наружу, не смотря ни на какiя искусственныя преграды плотины! Не смотря на всю тяжесть нужды, Некрасовъ никуда не пошелъ отъ литературы. Не удалось въ качестве признаннаго жреца войти въ храмъ,-- онъ остался у воротъ храма, въ качестве простого подметальщика сора, рецензента, куплетиста, фельетониста, лишь бы быть возле литературы! Даже умирая съ голоду, не покидалъ онъ своего поста, пока, наконецъ, терпенiе, упорный трудъ, горячая любовь, случай (въ виде знакомства съ Белинскимъ), а главное - развернувшiйся постепенно талантъ не вывели на широкую дорогу славы...
Въ бiографiяхъ Некрасова этотъ перiодъ его жизни признается однимъ изъ самыхъ темныхъ. Если не считать отрывочныхъ разсказовъ самого поэта о некоторыхъ исключительныхъ моментахъ его тогдашняго житья-бытья (вроде скитанiй по ночлежнымъ домамъ и кухмистерскимъ низшаго разбора), да его же краткаго признанiя, что онъ "попалъ въ такой литературный кружокъ, въ которомъ скорее можно было отупеть, чемъ развиться", то мы, действительно, не имеемъ ровно никакихъ бiографическихъ сведенiй за время отъ 1840 до 1845 года. Но если, съ другой стороны, перебрать все написанное Некрасовымъ за эти 4--5 летъ (за всю жизнь онъ написалъ, по собственному его признанiю, до 300 печ. листовъ прозы, и, конечно, значительная ихъ доля падаетъ на юношескiе годы), то станетъ вполне ясно, что бедному юноше было въ это время не до "жизни" въ настоящемъ смысле этого слова! Нужно отъ души пожелать, чтобы нашелся, наконецъ, добросовестный изследователь, который взялъ бы на себя трудъ внимательно перечесть всю груду юношескихъ писанiй Некрасова и проследить, насколько они вызваны были заботой о насущномъ куске хлеба, и насколько отравилась въ нихъ внутренняя жизнь поэта. Кроме многочисленныхъ пародiй и юмористическихъ куплетовъ (изъ которыхъ въ общеизвестное собранiе стихотворенiй Некрасова вошелъ только "Говорунъ"), Некрасовымъ между 1840--1843 гг. написаны следующiе разсказы и повести {}: "Макаръ Осиповичъ Случайный", "Безъ вести пропавшiй пiита", "Утро въ редакцiи", "Певица", "Въ Сардинiи", "Двадцать пять рублей", "Ростовщикъ", "Капитанъ Кукъ", "Необыкновенный завтракъ", "Помещикъ 23 летъ", "Карета, предсмертныя записки дурака", "Жизнь Александы Ивановны", "Опытная женщина", "Жизнь и люди (философическая сказка)"; затемъ следовали водевили и драмы: "Актеръ", "Шила въ мешке не утаишь", "Феоктистъ Онуфрiевичъ Бобъ", "Мужъ не въ своей тарелке". "Дедушкины попугаи", "Вотъ что значитъ влюбиться въ актрису", "Материнское Благословенiе", "Похожденiя Петра Столбикова". Но вся эта беллетристическая производительность должна, кажется, померкнуть передъ массой написанныхъ Некрасовымъ театральныхъ и литературныхъ рецензiй. О количестве ихъ можно судить
Сведенiя эти взяты изъ статьи г. В. Горленко "Литературные дебюты Некрасова" ("От. Зап." 1878 г., дек.), дающей, къ сожаленiю, лишь очень краткiй и далеко не полный перечень и характеристику прозаическихъ опытовъ Некрасова, по тому обстоятельству, что за одинъ 1841 годъ и въ одной только "Литерат. Газете" г. Горленко насчиталъ ихъ больше тридцати, а между темъ, Некрасовъ писалъ рецензiи постоянно, изъ года въ годъ, помещая почти во всехъ литературныхъ журналахъ 40-хъ годовъ, въ "Русскомъ Инвалиде", "Прибавленiяхъ къ Инвалиду", "Библiотеке для чтенiя", "Отеч. Запискахъ", "Пантеоне" и даже "Финскомъ Вестнике"!
Много работалъ также Некрасовъ въ качестве фельетониста... По всего этого мало: нужда привела его и къ лубочнымъ издателямъ (Иванову и Полякову), для которыхъ онъ сочинилъ несколько азбукъ и сказокъ. Въ числе последнихъ известна большая "русская народная сказка въ стихахъ" (больше 2000 стиховъ), "Баба-Яга, костяная нога". Состояла она изъ восьми главъ; въ первыхъ двухъ авторъ пытается подражать манере "Руслана и Людмилы", въ остальныхъ - народнымъ сказкамъ Пушкина.
Действительной народности въ этой "народной" сказке, также какъ и поэзiи - ни капли; содержанiе ея вполне нелепое, форма - примитивная {Вотъ небольшой образчикъ. Баба-Яга пытается соблазнить герой Булата.
Да и чмокъ его тутъ въ губы...
Чуть Булатъ съ досады зубы
Тутъ колдунье не разбилъ:
"Чтобы чортъ тебя любилъ!--
Закричалъ онъ,-- я не стану...
Я люблю одну Любаву".
Ха-ха-ха! Да хи-хи-хи
И пустилась во смехи:
"Полно, миленькiй дружочекъ,
Мой прекрасный жизненочекъ,
Чемъ же я тебе худа?
Где же лучше красота?
Ротъ немножко широконекъ,
Носъ изрядно великонекъ,
На макушке есть рога,
Словно кость одна нога,
Да немножко ухо длинно,
Но за то ведь я невинна!
Вотъ что главное, дружокъ..."
И опять Булата чмокъ!
Чуть не вылъ Булатъ со злости...}. Невольно приходитъ, въ голову, что "Баба-Яга" писана Некрасовымъ не въ 1841 г., въ Петербурге, а еще въ Ярославле, двумя-тремя годами раньше, теперь же, въ трудную минуту, лишь слегка, быть можетъ, подправлена и пущена на книжную толкучку...
Подъ гнетомъ этого безпросветнаго, безрадостнаго и безнадежнаго чернаго труда проходили годы, лучшiе годы молодости...
Кажется, летомъ 1842 года въ жизни Некрасова случилось знаменательное событiе - примиренiе съ отцомъ и поездка въ родное Грешнево. За время четырехлетняго отсутствiя поэта, тамъ произошло много печальнаго. Умерла прежде всего любимая сестра его, трагическую судьбу которой рисуютъ следующiя строки изъ "Родины":
И ты, делившая съ страдалицей безгласной
И горе, и позоръ судьбы ея ужасной,
Тебя ужъ также нетъ, сестра души моей!
Изъ дома крепостныхъ любовницъ и псарей
Гонимая стыдомъ, ты жребiй свой вручила
Тому; котораго не знала, не любила...
Но, матери своей печальную судьбу
На свете повторивъ, лежала ты въ гробу
Съ такой холодною и строгою улыбкой
Что дрогнулъ самъ палачъ, заплакавшiй ошибкой.
Другихъ подробностей тяжелой драмы не сохранилось, но легко представить себе, что переживала несчастная мать, сама давно уже сгоравшая и таявшая, какъ свеча. Повидимому, ненадолго до ея смерти въ доме произошла какая-то дикая, грубая сцена, быть можетъ, одна изъ многихъ, какiя бывали между бедной страдалицей и ея властелиномъ; на это есть намекъ въ "Рыцаре на часъ": "И гроза надъ тобой разразилася, ты, не дрогнувъ, ударъ приняла!..." Самъ "палачъ" не выдержалъ своей роли и, въ позднемъ раскаянiи, упалъ въ ногамъ замученной имъ женщины: "Ты победила! У ногъ твоихъ детей твоихъ отецъ..." Некрасова вызвали изъ Петербурга; но, по всей вероятности, письмо отца написано было въ успокоительномъ тоне, позволявшемъ думать, что непосредственно-близкой опасности больной не грозитъ: по крайней мере, поэтъ не поторопился выехать - и получилъ вскоре известiе, что все уже кончено. Мать Некрасова умерла 29 iюля 1841 года, и когда следующимъ летомъ онъ собрался посетить Грешнево, на могиле ея уже лежала плита съ вырезанной на ней надписью, а въ доме сделаны были постройки и заведены новые порядки.
У той плиты, где ты лежишь, родная,
Припомнилъ я, волнуясь и мечтая,
Что могъ еще увидеться съ тобой -
И опоздалъ!.. И жизни трудовой
Я преданъ былъ, и страсти, и невзгодамъ,
Захлеснутъ былъ я невскою волной...
Встреча съ отцомъ имела наружно-мирный характеръ. Къ 20-летнему юноше уже нельзя было относиться, какъ къ мальчику, и возможно, что старикъ испытывалъ теперь даже некоторое почтенiе къ сыну, къ его твердости и уменью стоять на собственныхъ ногахъ. "Съ усталой головой, ^ни живъ, ни мертвъ (я голодалъ по-долгу), ко горделивъ - прiехалъ я домой", находимъ въ поэме "Мать" воспоминанiе объ этой поездке на родину.
После смерти жены отецъ Некрасова прожилъ еще около 20 летъ, но поэтъ уже редко вспоминаетъ объ этомъ позднейшемъ перiоде его жизни, а если и вспоминаетъ, то съ несравненно большей мягкостью; иногда прорываются какъ-будто, даже теплыя нотки:
Буря воетъ въ саду, буря ломится въ домъ...
Я боюсь, чтобъ она не сломила
Старый дубъ, что посаженъ отцомъ,
И ту иву, что мать посадила...
(1863 г.).
Мой черный конь, съ Кавказа приведенный,
Уменъ и смелъ,-- какъ вихорь, онъ летитъ;
Еще отцомъ къ охоте прiученный,
Какъ вкопанный, при выстреле стоитъ.
(1874 г.).