Николай Алексеевичъ Некрасовъ.
I.
Николай Алексеевичъ Некрасовъ принадлежитъ къ числу самыхъ известныхъ русскихъ писателей. Писалъ онъ очень много и если бы собрать все имъ написанное, то составилось бы не меньше десятка книгъ весьма большого размера, но самъ Некрасовъ считалъ, что многiя его сочиненiя ему не удались и потому не заботился собирать и сохранять ихъ. Такъ писать разсказы и статейки, какъ писалъ Некрасовъ, могутъ многiе, а такъ слагать звучныя песни, какъ онъ слагалъ ихъ, доступно лишь редкимъ избранникамъ, наделеннымъ отъ Бога особымъ даромъ.
Николай Алексеевичъ Некрасовъ родился въ 1821 году, 22 ноября. Онъ происходилъ изъ дворянскаго рода, который когда-то былъ богатъ, но въ последствiи обеднелъ. Отецъ Николая Алексеевича, Алексей Сергеевичъ, служилъ въ армiи. Исполняя обязанности адъютанта, онъ, по долгу службы, постоянно находился въ разъездахъ. Во время своихъ странствованiй, Алексей Сергеевичъ познакомился съ семьею польскаго помещика Закревскаго. Молодому офицеру полюбилась старшая дочь Закревскаго и, несмотря на противодействiе ея родителей, не хотевшихъ, что-бы она выходила замужъ за русскаго, онъ женился на ней.
Вскоре после женитьбы Алексей Сергеевичъ покинулъ службу, вышелъ въ отставку и поселился въ своемъ родовомъ именiи, сельце Греншеве, ярославской губернiи и уезда.
Николай Алексеевичъ, будущiй знаменитый поэтъ, родился еще во время походной жизни отца, где-то въ подольской губернiи, но детскiе годы его протекали уже въ Грешневе.
Когда настала пора учить мальчика, къ нему пригласили изъ Ярославля семинариста, который и подготовилъ Николая Алексеевича къ поступленiю въ ярославскую гимназiю.
Отецъ Некрасова былъ человекъ суроваго, даже крутого нрава. Его все боялись, боялся и будущiй поэтъ. Наоборотъ, мать отличалась крайнею добротою, была очень ласкова съ детьми и Николай Алексеевичъ ее любилъ всеми силами души. Любовь къ матери не ослабевала въ немъ въ теченiи всей жизни. Онъ благоговейно чтилъ ея память и это глубокое, возвышенное чувство къ матери составляетъ самую привлекательную сторону характера Николая Алексеевича.
Поступивъ въ ярославскую гимназiю, одиннадцатилетнiй Некрасовъ почувствовалъ себя на свободе. Тутъ не было и помина о строгостяхъ, къ которымъ онъ привыкъ въ доме отца. Мало по малу Некрасовъ сталъ баловаться, ученье его шло довольно плохо и, пробывъ въ гимназiи шесть летъ, онъ долженъ былъ ее покинуть.
Тогда отецъ решилъ, что следуетъ отправить юношу въ Петербургъ и отдать въ дворянскiй полкъ (нынешнiй кадетскiй корпусъ), откуда онъ выйдетъ офицеромъ и будетъ служить царю и отечеству, какъ служили его предки.
Однако, дело произошло иначе. Прiехавъ въ Петербургъ, Некрасовъ случайно встретился съ однимъ своимъ гимназическимъ товарищемъ, который былъ уже въ университете. Товарищъ сталъ убеждать Николая Алексеевича бросить мысль о военной службе и поступить въ университетъ. Въ конце концовъ Некрасовъ его послушался и началъ готовиться къ университетскому экзамену.
Отецъ, узнавъ о самовольномъ решенiи сына, пришелъ въ большой гневъ и объявилъ, что не будетъ давать ему ни копейки и не станетъ заботиться о немъ, если онъ не исполнитъ его воли, т. е. не определится въ военное учебное заведенiе.
Не смотря на угрозу, Некрасовъ не подчинился требованiю отца и сделалъ попытку поступить въ университетъ. Попытка вышла неудачной. Экзамена Николай Алексеевичъ не выдержалъ и потому ему пришлось записаться вольнослушателемъ, т. е. въ число лицъ, которыя хотя и допускаются въ университетъ для изученiя преподаваемыхъ тамъ наукъ, но не пользуются теми правами, которыми пользуются студенты, выдержавшiе экзаменъ.
Между темъ, лишившись помощи со стороны отца, Некрасове терпелъ большую нужду. Случалось такъ, что ему и есть было нечего, и прiютиться негде.
Въ такомъ тяжеломъ положенiи Николай Алексеевичъ, не могъ пренебрегать никакой работой, лишь-бы она давала средства къ существованiю. Его литературныя способности въ то время уже начали обнаруживаться и понятно, что онъ охотно бралъ работу по этой части, предлагаемую ему издателями книгъ и журналовъ.
Трудиться Николай Алексеевичъ умелъ, умелъ и съ деньгами обращаться. Пробившись тяжелымъ трудомъ несколько летъ, покинувъ университетъ (где ужь тутъ было думать объ, экзаменахъ, объ усиленныхъ занятiяхъ!) онъ мало по малу сталъ высвобождаться изъ тисковъ нужды. Къ этому времени относится его знакомство съ тогдашними известными писателями, съумевшими оценить природное дарованiе молодого поэта и помогшими ему выйти на широкую дорогу.
Не легко достался Некрасову первый успехъ, за то начавъ преуспевать, онъ преуспевалъ до конца жизни. Его стихотворенiя доставили ему громкую известность, а изданiе журналовъ, которое онъ предпринималъ съ большимъ уменьемъ, обогатило его.
Однако годы лишенiй оставили неизгладимый следъ на здоровье поэта. Въ 1875 году обнаружились ясные признаки того недуга, который свелъ Некрасова въ могилу. Ни леченiе заграницей, ни усилiя лучшихъ докторовъ - ничто не помогло, и 27 декабря 1877 года, на пятьдесятъ седьмомъ году жизни, Николай Алексеевичъ скончался после многихъ месяцевъ ужасныхъ страданiй.
II.
О людяхъ, щедро одаренныхъ природой и съумевшихъ воспользоваться этими дарами для завоеванiя себе славы и виднаго положенiя, обыкновенно судятъ вкривь и вкось, и трудно разобраться, сколько въ людскихъ толкахъ правды и сколько лжи. Зависть къ чужому успеху делаетъ людей злыми и мстительными. Они ни надъ чемъ не задумываются, лишь-бы унизить человека, поднявшагося выше ихъ, и забросать грязью имя, черезчуръ громкое.
У Некрасова, какъ у поэта въ высшей степени одареннаго и человека, достигшаго очень большихъ успеховъ, было, разумеется, много завистниковъ и враговъ. Они и при жизни его, и после смерти распускали про него самые дурные слухи, и теперь мудрено распознать,-- что выдумано недоброжелателями Некрасова и въ чемъ есть доля правды.
Несомненно одно, что Николай Алексеевичъ любилъ славу и богатство и ради достиженiя ихъ нередко поступалъ вопреки своимъ настоящимъ понятiямъ и прирожденнымъ склонностямъ. Онъ сходился съ людьми, не внушавшими ему сочувствiя и расположенiя, единственно потому, что считалъ ихъ полезными для себя. Ему не претило соглашаться, опять таки ради той или иной выгоды, съ мненiями, въ душе имъ неразделяемыми.
Конечно, эта расчетливая уступчивость и покладливость, эта погоня за известностью и богатствомъ, не взирая ни на что, должны быть поставлены въ. упрекъ знаменитому писателю. Но тутъ чрезвычайно важно знать, какъ онъ самъ относился къ своимъ слабостямъ, осуждалъ себя или оправдывалъ, мучила его совесть или внешнiй блескъ ослеплялъ и усыплялъ его душу?
На эти вопросы самъ Некрасовъ отвечаетъ въ некоторыхъ своихъ стихотворенiяхъ. Онъ говоритъ о "годахъ гнетущихъ впечатленiй", т. е. о годахъ своей невеселой юности, оставившихъ въ немъ "неизгладимый следъ". Въ мучительной борьбе прошла его молодость и "долгая буря" поселила въ душе его "привычки рабской тишины", иначе сказать, малодушной уступчивости и склонности ладить со всеми.
Сознанiе своей греховности, своихъ ошибокъ и заблужденiй поэтъ излилъ въ лучшихъ строфахъ замечательнаго стихотворенiя Рыцарь на часъ. Въ этомъ стихотворенiи онъ мысленно переносится въ родное село, где прошло его детство, где умерла и похоронена его обожаемая мать. И вотъ, онъ видитъ себя въ родномъ краю:
Въ стороне отъ большихъ городовъ,
Посреди безконечныхъ луговъ,
За селомъ, на горе невысокой,
Вся бела, вся видна при луне,
Церковь старая чудится мне
И на белой церковной стене
Отражается крестъ одинокiй.
Да! я вижу тебя, Божiй домъ!
Вижу надписи вдоль по карнизу,
И апостола Павла съ мечемъ,
Облаченнаго въ светлую ризу.
Поднимается сторожъ старикъ
На свою колокольню - руину;
На тени онъ огромно - великъ:
Пополамъ пересекъ всю равнину.
Поднимись!-- и медлительно бей,
Чтобы слышалось долго гуденье!
Въ тишине деревенскихъ ночей
Этихъ звуковъ властительно пенье:
Если есть въ околодке больной,
Онъ при нихъ встрепенется душой
И, считая внимательно звуки,
Позабудетъ на мигъ свои муки;
Одинокiй ли путникъ ночной
Ихъ заслышитъ - бодрее шагаетъ;
Ихъ заботливый пахарь считаетъ
И, крестомъ осенись въ полусне,
Проситъ Бога о вёдренномъ дне.
Звукъ за звукомъ, гудя, прокатился,
Насчиталъ я двенадцать часовъ.
Съ колокольни старикъ возвратился,
Слышу шумъ его звонкихъ шаговъ,
Вижу тень его; селъ на ступени,
Дремлетъ, голову свесивъ въ колени.
Онъ въ мохнатую шапку одетъ,
Въ балахоне убогомъ и темномъ...
Все, чего не видалъ столько летъ,
Отъ чего я пространствомъ огромнымъ
Отделенъ - все живетъ предо мной,
Все такъ ярко рисуется взору,
Что не верится мне въ эту пору,
Что-бъ не могъ я увидеть и той,
Чья душа здесь незримо витаетъ,
Кто подъ этимъ крестомъ почиваетъ...
Повидайся со мною, родимая,
Появись легкой тенью на мигъ!
Всю ты жизнь прожила нелюбимая,
Всю ты жизнь прожила для другихъ...
Неужели за годы страданiя,
Тотъ, Кто столько тобою былъ чтимъ,
Не пошлетъ тебе радость свиданiя
Съ погибающимъ сыномъ твоимъ?
Я кручину мою многолетнюю
На родимую грудь изолью,
Я тебе мою песню последнюю,
Мою горькую песню спою.
О, прости! То не песнь утешенiя,
Я заставлю страдать тебя вновь,
Но я гибну и ради спасенiя
Я твою призываю любовь!
Я пою тебе песнь покаянiя,
Что-бы кроткiя очи твои
Смыли жаркой слезою страданiя
Все позорныя пятна мои.
Чтобы силу свободную, гордую,
Что въ мою заложила ты грудь,
Укрепила ты волею твердою
И на правый наставила путь
Да, я вижу тебя, бледнолицую,
И на судъ твой себя отдаю.....
Мне не страшны друзей сожаленiя,
Не обидно враговъ торжество,--
Изреки только слово прощенiя,
Ты, чистейшей любви божество!
Что враги? Пусть клевещутъ язвительней,
Я пощады у нихъ не прошу:
Не придумать имъ казни мучительней
Той, которую въ сердце ношу!
Что друзья? Наши силы неровныя:
Я ни въ чемъ середины не зналъ,
Что обходятъ они, хладнокровные,
Я на все безразсудно дерзалъ;
Я не думалъ, что молодость шумная.
Что кипучая сила пройдетъ
И влекла меня жажда безумная.
Жажда жизни - впередъ, и впередъ!
Увлекаемъ безславною битвою,
Сколько разъ я надъ бездной стоялъ,
Поднимался твоею молитвою,
Снова падалъ - и вовсе упалъ!
Выводи на дорогу тернистую!
Разучился ходить я по ней,
Погрузился я въ тину нечистую
Мелкихъ помысловъ, мелкихъ страстей...
Это настоящая исповедь измученной, страдающей души человека, который сознаетъ, что онъ самъ виновникъ своихъ мученiй и. страданiй. Его не страшатъ сожаленiя друзей и не обижаетъ торжество враговъ. Онъ даже, какъ будто, находитъ себе оправданiе передъ ними, потому что былъ смелее ихъ, потому что молодая сила жизни кипела въ немъ могучимъ клюнемъ, но эти оправданiя - не извиненiе. Онъ знаетъ, что давно сбился съ праваго пути, давно утратилъ твердую волю, погрузился въ тину "мелкихъ помысловъ, мелкихъ страстей". Онъ палъ низко, можетъ быть безвозвратно? Нетъ, не безвозвратно, потому что въ его душе живетъ яркое сознанiе греха, потому что онъ не разучился каяться, потому что онъ ищетъ помощи не въ чемъ либо внешнемъ, суетномъ, а въ святой молитве матери.
Это порывъ высокiй, вдохновленный, свидетельствующiй о томъ, что если поэтъ и зарывалъ порученный ему талантъ, то все же не зарылъ его окончательно.
Здесь нужно сказать, что вообще чувство къ матери внушало Некрасову глубокiя и величавыя настроенiя. Оно же поддерживало въ немъ внутреннюю религiозность, которую онъ малодушно скрывалъ отъ иныхъ своихъ друзей - и которая все-таки прорывалась въ его стихахъ съ замечательною силою. Лучшимъ доказательствомъ этому является стихотворенiе Тишина, рисующее, вместе съ религiозностью Некрасова, и его искреннюю любовь къ родине.
Все рожь кругомъ, какъ степь живая,
Ни замковъ, ни морей, ни горъ...
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующiй просторъ!
За дальнимъ Средиземнымъ моремъ,
Подъ небомъ ярче твоего,
Искалъ я примиренья съ горемъ
И не нашелъ я ничего!....
И ныне жадно поверяю
Мечту любимую мою,
И въ умиленьи посылаю
Всему приветъ... Я узнаю
Суровость рекъ, всегда готовыхъ
Съ грозою выдержать войну,
И ровный шумъ лесовъ сосновыхъ,
И деревенекъ тишину,
И нивъ широкiе размеры...
Храмъ Божiй на горе мелькнулъ
И детски чистымъ чувствомъ веры
Внезапно на душу пахнулъ.
Нетъ отрицанья, нетъ сомненья,
И шепчетъ голосъ неземной:
"Лови минуту умиленья,
Войди съ открытою душой!
Какъ ни тепло чужое море,
Какъ ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль!....
Войди! Христосъ наложитъ руки
И сниметъ волею святой
Съ души оковы, съ сердца муки
И язвы съ совести больной"...
Я внялъ... я детски умилился...
И долго я рыдалъ и бился
О плиты старыя челомъ,
Что-бы простилъ, что-бъ заступился,
Что-бъ осенилъ меня крестомъ
Богъ угнетенныхъ, Богъ скорбящихъ,
Богъ поколенiй, предстоящихъ
Предъ этимъ скуднымъ алтаремъ!
Какъ въ стихотворенiи Рыцарь на часъ, где поэтъ обращается къ матери, открываетъ передъ нею изболевшую душу и молитъ о помощи, такъ и въ приведенныхъ строфахъ вы слышите громкiй и искреннiй голосъ человека, ищущаго отрады и успокоенiя тамъ, где ихъ ищутъ все простыя, безхитростныя сердца. Здесь въ Некрасове необыкновенно ясно сказался русскiй человекъ и мы должны это хорошенько запомнить, потому что тогда намъ будутъ вполне понятны и близки его стихотворенiя, въ которыхъ онъ изображаетъ дорогiя каждому изъ насъ картины русской природы и жизни, озаряя ихъ светомъ любви къ родной стороне и теплымъ, истинно христiанскимъ чувствомъ.
Именно въ этихъ стихотворенiяхъ и заключается да сторона дарованiя Некрасова, которая даетъ ему право на названiе русскаго народнаго поэта.
III.
Некрасовъ горячо любилъ русскую природу, заключающую въ своемъ кажущемся однообразiи необыкновенную прелесть и красоту.
... Родной, любимый видъ!
Тамъ зелень ярче изумруда,
Нежнее шелковыхъ ковровъ
И какъ серебряныя блюда
На ровной скатерти луговъ
Стоятъ озера!.. ночью темной
Мы миновали лугъ поемный
И вотъ ужь едемъ целый день
Между зелеными стенами
Густыхъ березъ. Люблю ихъ тень
И путь усыпанный листами!
Здесь бегъ коня неслышно тихъ,
Легко въ ихъ сырости прiятной,
И веетъ на душу отъ нихъ
Какой-то глушью благодатной.
Скорей туда - въ родную глушь!..
Поэтъ одухотворяетъ изображаемыя имъ картины природы чувствомъ человека, отчего оне становятся еще краше и производятъ еще более сильное впечатленiе.
Вотъ среди опустелыхъ полей, позднею осенью, тянется несжатая полоска. "Грустную думу наводитъ она" -
Кажется, шепчутъ колосья другъ другу:
"Скучно намъ слушать осеннюю вьюгу,
"Скучно склоняться до самой земли,
"Тучныя зерна купая въ пыли!
"Насъ, что ни ночь, раззоряютъ станицы
"Всякой пролетной прожорливой птицы,
"Заяцъ насъ топчетъ и буря насъ бьетъ...
"Где же нашъ пахарь? Чего еще ждетъ?
"Или мы хуже другихъ уродились?
"Или, не дружно цвели - колосились?
"Нетъ, мы не хуже другихъ - и давно
"Въ насъ налилось и созрело зерно.
"Не для того-же пахалъ онъ и сеялъ,
"Что-бы насъ ветеръ холодный развеялъ? "
Конечно, это не колосья шепчутъ, это проносятся въ голове человека думы при виде несжатой полосы, оставленной щ" добычу осенней буре, прожорливой птице, торопливому зайцу. И слышится въ уныломъ свисте ветра печальный ответъ:
Вашему пахарю моченьки нетъ.
Зналъ для чего и пахалъ онъ, и сеялъ,
Да, не по силамъ работу затеялъ,
Плохо бедняге - не естъ и не пьетъ,
Червь ему сердце больное сосетъ,
Руки, что вывели, борозды эти,
Высохли въ щепку, повисли, какъ плети,
Очи потускли и голосъ пропалъ,
Что, о заунывную песню певалъ,
Какъ, на соху налегая рукою,
Пахарь задумчиво шелъ полосою.
Такимъ же грустнымъ настроенiемъ, хотя и переданнымъ иначе, проникнута картина рубки леса. Жалко леса,! Сколько тутъ было кудрявыхъ березъ...
Тамъ изъ-за старой, нахмуренной ели
Красные гроздья калины глядели,
Тамъ, поднимался дубокъ молодой.
Птицы царили въ вершине лесной,
По низу всякiе звери таились...
Вдругъ, мужики съ топорами явились -
Лесъ зазвенелъ, застоналъ, затрещалъ.
Заяцъ послушалъ - и вонъ побежалъ..
Въ темную нору забилась лисица,
Машетъ крыломъ осторожнее птица,
Въ недоуменьи тащатъ муравьи
Что ни попало, въ жилища свои,
Съ песнями трудъ человека спорился:
Словно подкошенъ, осинникъ валился,
Съ трескомъ ломали сухой березнякъ,
Корчили съ корнемъ упорный дубнякъ,
Старую сосну сперва подрубали,
После арканомъ ее нагибали
И, поваливши, плясали на ней,
Что-бы къ земле прилегла поплотней.
Такъ, победивъ после долгаго боя,
Врагъ уже мертваго топчетъ героя.
Много тутъ было печальныхъ картинъ:
Стономъ стонали верхушки осинъ,
Изъ перерубленной старой березы
Градомъ лилися прощальныя слезы
И пропадали одна за другой
Данью последней на почве родной.
Кончились поздно труды роковые.
Вышли на небо светила ночныя,
И надъ поверженнымъ лесомъ луна
Остановилась, кругла и ясна.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тени ходили по пнямъ беловатымъ,
Жидкимъ, осинамъ, березамъ косматымъ,
Низко летали, вились колесомъ
Совы, шарахаясь о земь крыломъ;
Звонко кукушка вдали куковала,
Да, какъ безумная, галка кричала,
Низко летая надъ лесомъ... но ей
Не отыскать неразумныхъ детей!
Все подробности этой замечательной картины точны и жизненны. Лесъ не представляется здесь сплошною, какъ-бы безличною, массою деревьевъ. Нетъ, здесь вы легко различаете особенности каждаго дерева, подобно тому, какъ одинъ человекъ отличается отъ другого. Люди и живутъ неодинаково, и умираютъ каждый по своему: тотъ мужественно и спокойно, другой съ жалобами и стонами, третiй какъ снопъ валится подъ ударомъ страшной косы смерти. Такъ-же умираютъ и деревья. Съ трескомъ ломится сухой березнякъ, трудно, медленно поддается ударамъ упрямый дубъ, сопротивляется топору дровосека старая сосна.
Поэтъ, сжившiйся съ природою и научившiйся понимать все ея голоса, такъ передаетъ картину леса, гибнущаго подъ звонъ топора, что мы уже перестаемъ видеть въ дереве неодушевленный предметъ, и смятенiе, испытываемое дружной семьею осинъ, березокъ и елей невольно сообщается намъ. А какъ становится понятенъ этотъ переполохъ птицъ, лишенныхъ любимаго прiюта, растерявшихъ птенцовъ, изгнанныхъ изъ насиженныхъ гнездъ!..
А вотъ и богатырь русскiй - мощный дедъ морозъ. Величаво и грозно его появленiе:
Не ветеръ бушуетъ надъ боромъ,
Не съ горъ побежали ручьи,
Морозъ-воевода дозоромъ
Обходитъ владенья свои.
Глядитъ, хорошо-ли метели
Лесныя тропы занесли,
И нетъ-ли где трещины, щели,
И нетъ-ли где голой земли?
Пушисты-ли сосенъ вершины,
Красивъ-ли узоръ на дубахъ?
И крепко-ли скованы льдины
Въ великихъ и малыхъ водахъ?
Идетъ - по деревьямъ шагаетъ
Трещитъ по замерзлой воде
И яркое солнце играетъ
Въ косматой его бороде.
Идетъ морозъ:
И самъ про себя удалую,
Хвастливую песню поетъ:
"Метели, снега и туманы
Покорны морозу всегда;
Пойду на моря-окiяны,
Построю дворцы изо льда.
Задумаю - реки большiя
Надолго упрячу поде гнетъ,
Построю мосты ледяные,
Какихъ не построитъ народъ.
Где быстрыя, шумныя воды,
Недавно, свободно текли -
Сегодня прошли пешеходы,
Обозы съ товаромъ прошли...
Богатъ я, казны не считаю,
А все не скудеетъ добро;
Я царство мое убираю
Въ алмазы, жемчугъ, серебро".
Убирая свое царство "въ алмазы, жемчугъ, серебро", морозъ-воевода населяетъ его такою тишиною, которая неотразимо действуетъ на сердце человека. И особенно властна, особенно упоительна эта тишина въ лесу.
Нетъ глубже, нетъ слаще покоя,
Какой посылаетъ намъ лесъ,
Недвижно, безтрепетно стоя
Подъ холодомъ зимнихъ небесъ,
Нигде такъ глубоко, и вольно
Не дышетъ усталая грудь,
И ежели жить намъ довольно,
Намъ слаще нигде не уснуть!
Ни звука! Душа умираетъ
Для жизни и страсти. Стоишь
И чувствуешь, какъ поглощаетъ
Ее эта мертвая тишь.
Ни звука! И видишь ты синiй
Сводъ неба, да солнце, да лесъ,
Въ серебряный матовый иней
Наряженный, полный чудесъ,
Влекущiй неведомой тайной,
Глубоко безстрастный...
Тишина и холодный серебряный блескъ зимней природы навеваетъ безстрастiе и, леденя въ жилахъ кровь; леденитъ въ сердце чувство. Не то весна! Прилетитъ она - вся ласка, вся нега и упованiе, и самая лютая тоска, какъ снегъ, таетъ подъ ея животворными лучами.
Некрасовъ превосходно изобразилъ эту волшебную власть весны въ стихотворенiи Зеленый шумъ.
Идетъ-гудётъ зеленый шумъ,
Зеленый шумъ, весеннiй шумъ!
Играючи, расходится
Вдругъ ветеръ верховой:
Качнетъ кусты ольховые,
Подниметъ пыль: цветочную,
Какъ облако. Все зелено -
И воздухъ, и вода.
Идетъ весна, пробуждается природа, спадаетъ съ сердца мука. Былъ человекъ кровно оскорбленъ, оскорбленъ любимою женою, убить хотелъ изменницу - хоть и была она всегда кротка и безответна, даже ножъ припасъ, но -
Идетъ-гудётъ зеленый шумъ,
Зеленый шумъ, весеннiй шумъ!
Какъ молокомъ облитые
Стоятъ сады вишневые,
Тихохонько шумятъ;
Пригреты теплымъ солнышкомъ,
Шумятъ новеселелые
Сосновые леса,
А рядомъ новой зеленью
Лепечутъ песню новую
И липа бледнолистая,
И белая березонька...
Шумитъ тростинка малая,
Шумитъ высокiй кленъ...
Шумятъ они по новому,
По новому, весеннему...
Идетъ-гудётъ зеленый шумъ,
Зеленый шумъ, весеннiй шумъ!
Слабеетъ дума лютая,
Ножъ валится изъ рукъ,
И все мне песня слышится
Одна - въ лесу, въ лугу:
"Люби, покуда любится,
Терпи, покуда терпится,
Прощай, пока прощается,
И - Богъ тебе судья!"
IV.
Въ стихотворенiи Зеленый Шумъ сказалась не только замечательная чуткость Некрасова къ явленiямъ природы, но и его пониманiе душевнаго склада русскаго человека. Верующiй русскiй человекъ таитъ въ своемъ сердце много прекрасныхъ, возвышенныхъ чувствъ. Оттого теплая, нежная ласка природы, весеннiй шумъ леса, благоуханiе первыхъ цветовъ такъ сильно действуютъ на его душу и легко открываютъ ее для любви, терпенiя, прощенiя.
Впадая въ грехъ, живя во грехе долгiе годы, русскiй человекъ все-таки сохраняетъ въ себе способность каяться и, при Божьей помощи, нередко совсемъ перерождается духовно. Эту глубоко - своеобразную особенность русскаго человека Некрасовъ, какъ настоящiй русскiй поэтъ, прекрасно передалъ въ стихотворенiи Власъ.
Власъ былъ богатый, но не добромъ разбогатевшiй мужикъ. Жилъ онъ великимъ грешникомъ, побоями вогналъ во гробъ жену, укрывалъ конокрадовъ и разбойниковъ, всячески притеснялъ и обижалъ бедныхъ односельчанъ:
Бралъ съ родного, бралъ съ убогаго,
Слылъ кощеемъ-мужикомъ;
Нрава былъ крутого, строгаго...
Наконецъ и грянулъ громъ.
Власу худо; кличетъ знахаря -
Да поможёшь-ли тому,
Кто снималъ рубашку съ пахаря,
Кралъ у нищаго суму?
Только пуще все неможется,
Годъ прошелъ - а Власъ лежитъ...
И построить церковь божится,
Если смерти избежитъ.
Говорятъ, ему виденiе
Все мерещилось въ бреду:
Виделъ света преставленiе,
Виделъ грешниковъ въ аду:
Мучатъ бесы ихъ проворные,
Жалитъ ведьма-егоза,
Ефiопы - видомъ черные
И какъ уголья глаза -
Крокодилы, змiи, скорпiи
Припекаютъ, режутъ, жгутъ...
Воютъ грешники въ прискорбiи,
Цепи ржавыя грызутъ.
Громъ глушитъ ихъ вечнымъ грохотомъ,
Удушаетъ лютый смрадъ,
И кружитъ надъ ними съ хохотомъ
Черный тигръ - шестикрылатъ.
Те на длинный шестъ нанизаны,
Те горячiй лижутъ полъ...
Тамъ на хартiяхъ написаны,
Власъ грехи свои прочелъ...
Власъ увиделъ тьму кромешную
И последнiй далъ обетъ...
Внялъ Господь - и душу грешную
Воротилъ на вольный светъ.
Роздалъ Власъ свое именiе,
Самъ остался босъ и голъ,
И сбирать на построенiе
Храма Божьяго пошелъ.
Съ той поры мужикъ скитается
Вотъ ужь скоро тридцать летъ,
Подаянiемъ питается -
Строго держитъ свой обетъ.
Сила вся души великая
Въ дело Божiе ушла:
Словно съ роду жадность дикая,
Непричастна ей была...
Полонъ скорбью неутешною,
Смуглолицъ, высокъ и прямъ,
Ходитъ онъ стопой неспешною
По селенiямъ, городамъ.
Нетъ ему пути далекаго:
Былъ у матушки Москвы,
И у Каспiя широкаго,
И у царственной Невы.
Ходитъ съ образомъ и книгою,
Самъ съ собою говоритъ
И железною веригою
Тихо на ходу звенитъ.
Ходитъ въ зимушку студеную,
Ходитъ въ летнiе жары,
Вызывая Русь крещеную
На посильные дары.
И даютъ, даютъ прохожiе...
Такъ изъ лепты трудовой
Выростаютъ храмы Божiи
По лицу земли родной.
Скорбь о грехахъ и покаянiе Власа близки и понятны русскому сердцу. Да, Власъ былъ великимъ грешникомъ, но онъ созналъ свою греховность, покаялся передъ Богомъ, наложилъ на себя послушанiе и свято выполняетъ его.
Сколько такихъ Власовъ и теперь странствуютъ по широкой Руси, изъ одного ея конца въ другой. Можетъ быть среди нихъ нетъ великихъ грешниковъ, подобныхъ некрасовскому Власу и несутъ они не такое строгое послушанiе, какое наложилъ на себя Власъ, но эти люди делаютъ хорошее, доброе дело "Вызывая Русь крещеную на посильные дары". Много ихъ старанiями воздвиглось сельскихъ храмовъ, Богъ дастъ, еще больше воздвигнется въ будущемъ. Некрасовъ прекрасно понималъ это и выразилъ въ заключительныхъ строкахъ стихотворенiя:
И даютъ, даютъ прохожiе...
Такъ изъ лепты трудовой
Выростаютъ храма Божiи
По лицу земли родной.
Религiозность русскаго народа всегда производила на Некрасова умиляющее впечатленiе, и онъ не разъ передавалъ его въ прочувствованныхъ словахъ. Одно изъ лучшихъ стихотворенiй Николая Алексеевича, посвященное русскимъ детямъ, заслуживаетъ въ этомъ смысле особаго вниманiя. Поэтъ ехалъ къ Ростову высокимъ холмомъ -
Лесокъ малорослый
Тянулся на немъ:
Береза, осина,
Да ель, да сосна,
А слева - долина,
Какъ скатерть ровна.
Пестрелъ деревнями,
Дорогами долъ,
Онъ все понижался
И къ озеру шелъ.
Ни озера, дети,
Забыть не могу,
Ни церкви на самомъ
Ея берегу.
Тутъ чудо картину
Я виделъ тогда!
Ее вспоминаю
Охотно всегда...
Начну по порядку.
Я ехалъ весной
Въ страстную субботу
Предъ самой святой.
Домой поспешая
Съ тяжелыхъ работъ,
Съ утра намъ встречался
Рабочiй народъ.
Я добраго всемъ имъ
Желаю пути;
Въ родныя деревни
Скорее придти,
Омыть съ себя копоть
И потъ трудовой
И встретить Святую
Съ веселой душой.
Стемнело. Болтая
Съ своимъ ямщикомъ
Я ехалъ все темъ же
Высокимъ холмомъ,
Взглянулъ на долину,
Что къ озеру шла,
И вижу - долина
Моя ожила:
На каждой тропинке,
Ведущей къ селу,
Толпы появились;
Вечернюю мглу
Огни озарили:
Куда-то идетъ
Съ пучками горящей
Соломы народъ.
Куда? Я подумать
Еще не успелъ,
Какъ колоколъ громко
Ответъ прогуделъ!
У озера ярко
Горели костры,--
Туда направлялись
Нарядны, пестры,
При свете горящей
Соломы, толпы...
У Божьяго храма
Сходились тропы,
Народная масса
Сдвигалась, росла...
Чудесная, дети,
Картина была!..
Народъ, живущiй въ такой любви къ Богу, ищущiй у Него утешенiя и поддержки и всей душою радующiйся въ Его великiе и светлые праздники, конечно, и въ обыденной своей жизни не можетъ не проявлять добраго, христiанскаго чувства,-- къ кому бы оно ни относилось,-- къ зверю, къ птице, даже къ насекомому.
Некрасовъ такъ именно и смотритъ на родной народъ. Трогателенъ и правдивъ его разсказъ о томъ, какъ крестьяне выручили изъ беды пчелокъ. Разлилась весною вода, все затопило, на суше уцелели только селенья, да огороды съ ульями. "Пчелка,-- разсказываетъ крестьянинъ своему ребенку,-- осталась водой окруженная,
Видитъ и лесъ, и луга вдалеке,
Ну - и летитъ, ничего, на легке,
А какъ назадъ полетитъ, нагруженная,
Силъ не хватаетъ у милой. - Беда!
Пчелами вся запестрела вода.
Тонутъ работницы, тонутъ, сердечныя!
Горю помочь мы не чаяли, грешные,
Не догадаться самимъ бы во векъ,
Да нанесло человека хорошаго,
Подъ Благовещенье, помнишь прохожаго?
Онъ надоумилъ, Христовъ человекъ!
Слушай сынокъ, какъ мы пчелокъ избавили.
Я при прохожемъ тужилъ-тосковалъ;
"Вы бы имъ до суши вехи поставили",
Это онъ слово сказалъ!
Веришь, чуть первую веху зеленую
На воду вывезли, стали втыкать,
Поняли пчелки сноровку мудреную:
Такъ и валятъ, и валятъ отдыхать!
Какъ богомолки у церкви на лавочке,
Сели - сидятъ. На бугре-то ни травочки,
Ну, а въ лесу и въ поляхъ благодать:
Пчелкамъ не страшно туда залетать!
Все отъ единаго слова хорошаго!
Такъ по совету, умнаго прохожаго выручили крестьяне пчелокъ изъ беды, сохранили ихъ жизнь и сохранили себе работницъ. Сколько здесь пониманiя нрава "Божьей твари" и какимъ светлымъ, теплымъ чувствомъ проникнутъ разсказъ.
Но не съ однеми пчелками случается беда. Случилась однажды беда и съ соловьями. Тутъ ужь кругомъ былъ виноватъ человекъ. Соловьи, какъ певчая птица, въ цене и крестьяне ихъ ловятъ въ большомъ количестве. Около одной деревни стояла роща, куда очень любили залетать соловушки. Но такъ какъ имъ постоянно ставили въ этой роще сети, то они, въ конце концовъ, начали пролетать мимо и садиться въ другихъ местахъ. Пришла весна, крестьяне ждутъ, что вотъ раздадутся чудныя соловьиныя песни, а роща молчитъ, какъ немая.
Ужь вотъ и праздникъ наступилъ
И на поляне погуляли,
Да праздникъ имъ не въ праздникъ былъ!
Крестьяне бороды чесали
И положили межъ собой -
Умелъ же Богъ на умъ наставить!--
На той поляне, въ роще той
Сетей, силковъ во векъ не ставить.
И понемногу соловьи
Опять привыкли къ роще нашей
И нынче, милые мои,
Имъ места нетъ любей и краше!
Туда съ сетями много летъ
Никто и близко не подходитъ
И строго на строго заветъ
Отъ сына къ внуку переходитъ.
За то весною лесъ гремитъ!
Что день, то новый хоръ прибудетъ...
Подъ песни ихъ деревня спитъ,
Ихъ песня насъ поутру будитъ.
После этихъ стихотворенiй мы перейдемъ къ "Крестьянскимъ детямъ", где Некрасовъ рисуетъ деревенскую детвору, резвящуюся и бегающую на воле, и въ то же время помогающую роднымъ въ ихъ работе.
Любопытны и любознательны деревенскiе, ребятишки, все ихъ занимаетъ, все имъ разсмотреть надо, все имъ покажи!
Проходитъ черезъ деревню разный рабочiй людъ - лудильщики, портные, столяры, плотники. Ребятишки обступятъ ихъ гурьбою, начнутся разсказы, разспросы.
Рабочiй разставитъ, разложитъ снаряды -
Рубанки, подпилки, долота, ножи,
"Гляди чертенята!" а дети и рады:
Какъ пилишь, какъ лудишь - имъ все покажи!
Прохожiй заснетъ подъ свои прибаутки,
Ребята за дело - пилить и строгать!
Иступятъ пилу - не наточишь и въ сутки!
Сломаютъ буравъ - и съ испугу бежать.
Случалось, такъ целые дни пролетали:
Что новый прохожiй, то новый разсказъ.
Ухъ, жарко!.. До полдня грибы собирали:
Вотъ изъ лесу вышли - на встречу какъ разъ
Синеющей лентой, извилистой, длинной
Река луговая: спрыгнули гурьбой
И русыхъ головокъ надъ речкой пустынной,
Что белыхъ грибовъ на поляне лесной!
Река огласилась и смехомъ, и воемъ -
Тутъ драка - не драка, игра - не игра...
А солнце палитъ ихъ полуденнымъ зноемъ.
Домой, ребятишки! обедать пора!
Вернулись. У каждаго полно лукошко,
А сколько разсказовъ! Попался косой,
Поймали ежа, заблудились немножко
И видели волка... У, страшный какой!....
Грибная пора отойти не успела -
Гляди, ужь чернехоньки губы у всехъ,
Набили оскому - черника поспела!
А тамъ и малина, брусника, орехъ!
Ребяческiй крикъ, повторяемый эхомъ,
Съ утра и до ночи гремитъ по лесамъ.
Испугана пеньемъ, ауканьемъ, смехомъ
Взлетитъ ли тетеря, закокавъ птенцамъ,
Зайченокъ-ли вскочитъ - содомъ, суматоха!
Вотъ старый глухарь съ облинялымъ крыломъ
Въ кусту завозился... ну, бедному плохо!
Живого въ деревню тащатъ съ торжествомъ.
Однако, довольно гулять, пора приниматься и за работу. Но и самый трудъ поворачивается къ ребенку своею нарядной, привлекательною стороной. Ребенокъ видитъ, какъ поле отецъ удобряетъ.
Какъ въ рыхлую землю бросаетъ зерно,
Какъ поле затемъ зеленеть начинаетъ,
Какъ колосъ растетъ, наливаетъ зерно;
Готовую жатву подрежутъ серпами,
Въ снопы перевяжутъ, на ригу свезутъ,
На мельнице смелютъ и хлебъ испекутъ.
Отведаетъ свежаго хлеба ребенокъ
И въ поле охотней бежитъ за отцомъ.
Ребенокъ съ охотой и удовольствiемъ начинаетъ трудиться, помогая матери и отцу. Сознанiе, что онъ въ семье не дармоедъ и самъ работаетъ по мере силъ, внушаетъ ему даже некотораго рода гордость. Иной разъ эти маленькiе работники не прочь и поважничать.
Однажды,-- разсказываетъ поэтъ,--
въ студенную зимнюю пору
Я изъ лесу вышелъ; былъ, сильный морозъ.
Гляжу, поднимается медленно въ гору
Лошадка, везущая хворосту возъ.
И шествуя важно, въ спокойствiи чинномъ,
Лошадку ведетъ подъ узцы мужичекъ.
Въ большихъ сапогахъ, въ полушубке овчинномъ,
Въ большихъ рукавицахъ, а самъ съ ноготокъ!
- Здорово, парнище!-- "Ступай себе мимо! "
- Ужь больно ты грозенъ, какъ я погляжу!
Откуда дровишки?-- "Изъ лесу, вестимо,
Отецъ, слышишь, рубитъ, а я отвожу".
(Въ лесу раздавался топоръ дровосека).
- А что, у отца-то большая семья?
- "Семья-то большая, да два человека
Всего мужиковъ-то: отецъ мой, да я".
- Такъ вотъ оно что! А какъ звать тебя?-- "Власомъ".
- А кой тебе годикъ?-- "Седьмой миновалъ".
Ну, мертвая! крикнулъ малюточка басомъ,
Рванулъ подъ узцы и быстрей зашагалъ.
Мирное, светлое детство деревенскаго ребенка, протекающее на вольномъ воздухе, среди приволья луговъ и лесовъ, подготовляетъ человека къ труду и облегчаетъ ему трудъ своими отрадными воспоминанiями и впечатленiями. Обращаясь къ крестьянскимъ детямъ, Некрасовъ говоритъ:
Играйте же, дети, ростите на воле!
На то вамъ и красное детство дано,
Что-бъ вечно любить это скудное поле,
Что-бъ вечно вамъ милымъ казалось оно.
Любите свое вековое наследство,
Любите свой хлебъ трудовой,
И пусть обаянье поэзiи детства,
Проводитъ васъ въ недра землицы родной!..
Прекрасный заветъ! Трудъ крестьянина упоренъ и тяжелъ, но ведь и вообще всякiй трудъ тяжелъ. Каждый трудится какъ можетъ и какъ умеетъ. Взрослому человеку мало приходится думать о забавахъ и удовольствiяхъ - онъ долженъ выполнять свой долгъ передъ Богомъ и ближними. Чемъ больше запасетъ онъ силъ въ детстве, темъ легче ему справляться, а детство, протекающее въ деревне, вдали отъ шумныхъ городовъ съ ихъ теснотою и духотою, конечно, наиболее счастливое детство'. Поэзiя его,-- т. е. радостныя, светлыя и возвышенныя впечатленiя, которыя оно даетъ, на многiе годы вливаетъ въ душу человека твердость и бодрость. И нельзя пожелать ближнему ничего лучшаго, какъ сохранить эту бодрость и твердость до конца жизни.
Отсюда понятно, съ какимъ умнымъ и сердечнымъ пожеланiемъ обращается Николай Алексеевичъ къ крестьянскимъ детямъ.
V.
Мы привели, конечно, далеко не все стихотворенiя Некрасова, заслуживающiя вниманiя, темъ более, что многiя изъ нихъ неудобны для нашего чтенiя и по своимъ размерамъ. Но изъ приведенныхъ нами отрывковъ и образцовъ видно, что Николай Алексеевичъ во-первыхъ обладалъ крупнымъ дарованiемъ поэта и, во-вторыхъ, таилъ въ своей душе чувства, обличающiя въ немъ истинно русскаго человека. Если бы онъ всегда слушался голоса души, всегда следовалъ простымъ и искреннимъ побужденiямъ сердца, онъ создалъ бы гораздо больше совершенныхъ произведенiй. Но его привлекали известность, богатство, успехъ. Онъ мало задумывался надъ темъ, кому угождаетъ и, стремясь угождать, пересиливалъ себя, ломалъ въ духовномъ отношенiи. Такое уже печальное положенiе было въ то время, когда действовалъ Некрасовъ. Много являлось людей, мнившихъ о себе Богъ знаетъ что, старавшихся повернуть все по своему, все забрать въ свои руки. Некрасовъ зналъ, что эти люди могутъ повредить ему, и стремился ладить съ ними во. чтобы то ни стало. Но дорогою ценою пришлось ему купить этотъ "худой миръ" - ценою искаженiя собственнаго, весьма яркаго дарованiя.
Некрасовъ скончался, какъ мы сказали, въ 1877 году 56 летъ отъ роду, после долгой и очень мучительной болезни. Отрывки изъ его дневника, который онъ велъ во время болезни, даютъ понятiе о страданiяхъ, пережитыхъ поэтомъ. Однако, онъ продолжалъ писать, и среди этихъ предсмертныхъ стихотворенiй есть одно, замечательное по красоте и вдохновенности. Оно называется Сонъ.
Мне снилось, на утесе стоя
Я въ море броситься хотелъ,
Вдругъ ангелъ света и покоя
Мне песню чудную запелъ:
"Дождись весны! приду я рано,
Скажу: будь снова человекъ,
Сниму съ главы покровъ тумана
И сонъ съ отяжелелыхъ векъ;
И музе возвращу я голосъ,
И вновь блаженные часы
Ты обретешь, сбирая колосъ
Съ твоей несжатой полосы".
Но дождаться весны поэту было не суждено, и не суждено было музе вернуть голосъ, то есть прежнюю способность слагать песни.
Похороны Некрасова были пышныя. Множество народа присутствовало на нихъ и много было возложено венковъ на его могилу въ Новодевичьемъ монастыре. Все это свидетельствовало, что известность, которой онъ такъ жаждалъ и ради которой часто приносилъ ненужныя, тяжелыя жертвы, далась ему вполне...
Познакомивъ слушателей съ теми стихотворенiями нашего поэта, въ которыхъ особенно ярко выразилось его дарованiе и которыя проникнуты искреннимъ чувствомъ религiозности, любви къ родной стране, ея жизни и природе, мы должны однако сказать, что въ изданiи сочиненiй Некрасова встречается также достаточное количество произведенiй совсемъ иного рода, написанныхъ имъ на модные въ его время вопросы. Эти произведенiя прежде многимъ нравились; но они имели значенiе временное и теперь ими редко кто увлекается. Въ большинстве случаевъ они непрiятно поражаютъ своею деланностью, прозаичностью, отсутствiемъ истиннаго вдохновенiя и художественной красоты. Часто кажется, будто это писалъ не авторъ высокоталантливыхъ, прелестныхъ по своей искренности и глубине строфъ, съ которыми мы познакомились, а совсемъ иной человекъ, съ иной душою, чувствами и мыслями.
Еслибы Некрасовъ оставилъ после себя только такiя стихотворенiя, пришлось бы сказать, что онъ зарылъ въ землю данный ему Богомъ талантъ, и память о немъ скоро исчезла бы после его смерти. Но къ счастiю Николай Алексеевичъ не всегда былъ, по его же выраженiю, "увлекаемъ безславною битвою". Изливая порою въ звучныхъ песняхъ затаенныя на дне души добрыя и возвышенныя чувства, онъ создалъ рядъ прекрасныхъ произведенiй,-- и эти произведенiя даютъ ему право на нашу любовь и признательность. Ими онъ действительно сеялъ "разумное, доброе, вечное", и они на многiе годы сохранятъ имя Николая Алексеевича Некрасова въ ряду известныхъ и дорогихъ русскому сердцу именъ.