833. М. С. ВОЛКОНСКОМУ
9 июня 1872. Петербург
Уважаемый Михаил Сергеевич.
У меня давно засела в голове некоторая мысль, а решение сообщить ее Вам созрело только теперь, накануне моего отъезда. Извините, если невпопад, и смело скажите «нет», коли не понравится. Вот в чем дело:
Вы сами подали мне мысль, что я хотя местами мог бы воспользоваться тоном и манерою записок М. Н. В(олконской), которые должны послужить основой для моей поэмы. Да, это было бы хорошо; в записках есть столько безыскусственной прелести, что ничего подобного не придумаешь. Но именно этою стороною их я не могу воспользоваться, потому что я записывал для себя только факты, и теперь, перечитывая мои наброски, вижу, что колорит пропал; кое- что затем припоминаю, а многое забыл. Чтоб удержать тон и манеру, мне нужно бы просто изучить записки, и вот моя просьба. Есть русская пословица: кормили до усов, кормите до бороды; дайте мне, князь, эти записки на 2 месяца моего отъезда,1 и Вы не можете себе представить, какое великое одолжение Вы мне окажете. Я теперь весь поглощен мыслью о моей поэме, еду с намерением написать ее и чувствую, что мне недостает кое-чего; недостаток этот будет парализировать работу; поправить можете беду только Вы, Михаил Сергеевич. Я искренне Вас прошу, и не будет меры благодарности в моей душе. — Со мною едет в деревню моя сестра, она хорошо переводит (переводила много для «Современ(ника)» и «От(ечественных) зап(исок)»).2 Она переведет мне записки; осенью, по приезде в Петербург, я вручу Вам и перевод, и оригинал, и даю честное слово, что не оставлю у себя списка и не дам никому. Словом, даю Вам право огласить меня бесчестным человеком, если у кого-нибудь появится от меня хоть страница этих записок; да и у себя не оставлю списка. Если умру ранее осени, записки возвратит Вам моя сестра.
Словом, записки мне очень хочется иметь, и мне кажется, что они необходимы для успешного выполнения моей работы. Если со временем, когда напечатаются записки, заметят, что я кое-что взял из них почти буквально, то по крайней мере не упрекнут меня, что я не понял характера. А теперь — без этих записок — я просто в беспрестанном колебании. Без них мне остается один путь: взяв за основание факты, предаться воле воображения, и тогда выйдет не то, чего Вы первый, может быть, ожидаете от моей поэмы, хотя, может быть, и будет эффектно для пуб лики. Но мне более улыбается мысль остаться наивоз- можно ближе к действительности, и я повторяю мою просьбу.
Если хотите исполнить мою просьбу, то назначьте час (суббота1* до 6-ти), когда я могу к Вам заехать, чтоб получить записки, а не хотите, то не отвечайте на это письмо, — и поверьте, что я не сохраню в душе по этому поводу ни тени неудовольствия.
Во всяком случае извините, что заставил Вас читать это длинное писание.
Душевно преданный Вам
Н. Некрасов.
Р. S. Повторяю, что я не пущу в печать моей поэмы, если не буду уверен, что Вы ничего против этого не имеете.
Пятница, 12 часов вечера
Примечания
Подлинник: ГАРФ, ф. 1146, on. 1, N° 700а, л. 1—3.
Впервые: Огонек, 1951, № 10, с. 24.
Датируется на основании ответа М. С. Волконского от 10 июня 1872 г. (Звезда, 1925, N° 6 (12), с. 282—283) и письма Некрасова от того же числа (п. 834). 9 июня 1872 г. приходилось именно на пятницу.
Волконский категорически отказал Некрасову в его просьбе. «„Записки” моей матери, — писал он поэту, — набросаны для меня одного и никогда не покидали меня (...) что касается влияния их на задуманную Вами поэму, то не полагаю, чтобы тон их мог придать ей выгодный колорит, так как целиком перейти в нее не может. Они так интимны, так семейны, что это не представляется возможным» (Звезда, 1925, № 6 (12), с. 282).
1 Некрасов после 10 июня 1872 г. выехал в Карабиху, где пробыл до 8 августа 1872 г.
2 Переводы А. А. Буткевич в некрасовских журналах неизвестны.
1* Было: сегодня