Печатается по тексту первой публикации (главы I–IV) и по черновому автографу ГБЛ (главы V–VII части первой, глава II части второй).
Впервые опубликовано: главы I–IV — С, 1855, № 1, с. 171–204, с подписью: «Н. Некрасов»; отрывки из глав V–VII части первой и главы II части второй, под названиями, принадлежащими публикатору К. И. Чуковскому, — Охотничье сердце. Лит. — худ. альманах. М., 1927, с. 43–69 («Разлив»), Красная нива, 1928, 1 янв., № 1, с. 3–5 («Ямщик»), Правда, 1928, 8 янв., № 7 («В шалашах», «На воде»), Огонек, 1928, № 2 («Ой, жажда!», «Старик», «Ямщик и барыня»), Красная панорама, 1928, № 2, С. 4(«Потонувшая баржа»), НМ, 1928, № 2, с. 205–219 («Потанин»); почти полностью — Некрасов. Тонкий человек, с. 23–186; найденный в Карабихском архиве единственный остававшийся неопубликованным отрывок: «небом, среди незнакомой местности со Мало того» (с. 404–405, строки 13–16) — Записки Отдела рукописей Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина, вып. 6. М., 1940, с. 21–22.
В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. VI.
Рукописный фонд романа довольно обширен.
Черновой набросок — ГБЛ, ф. 195, к. 1, ед. хр. 5, л. 1–2. Этот набросок (с пометой Чуковского: «Отрывок из первой части») представляет собой жанровую сценку отхода ко сну помещика Ивана Андреича, у ног которого приютился пес Раппо, а затем утреннего пробуждения и препирательств его со слугою Матвеем, не разбудившим его, как он просил, с восходом солнца на охоту, и был сделан еще до публикации начала романа в «Современнике». Но характерно, что образ барина здесь уже трактовался иронически и что был намечен эпизод бессмысленного убийства им спешащей с кормом к своим птенцам галки, позднее (в главе VI части первой) преображенный в эпизод столь же нелепого выстрела Грачова во время разлива в птицу-рыболова, которую он был вынужден выбросить за борт из-за преследования лодки собратьями жертвы. Опубликован К. И. Чуковским: Огонек, 1928, № 1 (под заглавием: «День Ивана Андреича»).
Черновой автограф (ГБЛ Л) отрывка («Всего лучше выписать отметку самого Грачова со двинулись в Москву») главы III и начала главы IV, с заглавием: «Тонкий человек. Его путевые, охотничьи и сердечные приключения [в 1853 году]. Часть 1-ая» — ГБЛ, ф. 195, к. 1, ед. хр. 3, л. 2–3 и обложка. На внутренней стороне обложки помещены несколько отрывочных фраз диалоги которые ведут к окончательной редакции главы IV, сцене «За стеной».
Черновые автографы (ГБЛ Б, ГБЛ В, ГБЛ Г) глав, являющихся продолжением печатного текста (отсутствуют глава I и окончание главы II части второй), — ГБЛ, ф. 195, к. 1, ед. хр. 4 л. 1-43 об., ед. хр. 6, л. 1–7 об., ед. хр. 7, л. 1–6 об., причем от автографа ГБЛ Г Некрасов перешел снова к ГБЛ Б, набрасывая на свободных листах продолжение романа.
Один лист, относящийся к автографу ГБЛ Г и имеющий знак вставки, был обнаружен в Карабихском архиве в 1940 г. уже после первой публикации романа К. И. Чуковским, который, почувствовав пробел в данном месте текста, пошел на контаминацию зачеркнутых и незачеркнутых строк. При включении романа в ПСС в 1950 г. (т. VI) эта же компромиссная редакция соответствующих строк была повторена. В настоящем издании по смыслу и на основании знака вставки, которому соответствует такой же знак в автографе ГБЛ Г, этот лист (ГБЛ, ф. 195, М 5757.3) положен I основу окончательного текста, а зачеркнутые строки перенесены в раздел «Другие редакции и варианты» (с. 661–662).
Глава, непосредственно следующая за печатным текстом, ошибочно мыслилась поэтом как глава IV; соответственно ей были пронумерованы и остальные главы. Отдельные места повествования, представленные сначала в черновом виде, иногда переписаны повторно (так, например, существует незачеркнутый вариант отрывка главы VII, имеющий самостоятельное значение). Незавершенность романа, особенно неопубликованных глав, сказалась х в том, что из текста не устранены следы первоначального замысла, по которому Грачов путешествует с двумя приятелями — Тростниковым и Кротовым. Упоминания о Кротове встречаются, в частности, в главе V. Поскольку функции Кротова затем целиком переданы Тростникову и уже в середине этой главы автор сам начал исправлять фамилию Кротов на Тростников, редколлегия издания сочла возможным унифицировать текст, оставив лишь одного антипода Грачева — Тростникова.
Как свидетельствуют варианты к роману, работа над ним была подчинена основной творческой задаче — показать соприкосновение путешественников, «тонкого человека Грачова» и его «приятеля»-оппонента Тростннкова, с народной жизнью. Поэтому столь большое внимание уделял Некрасов отделке описаний поры весеннего разлива, населения «облитых» и «необлитых» деревень и их быта, воспроизведению облика и поведения ямщиков и гребцов. Так, например, при обрисовке молодого возчика, поведавшего седокам об Адовщине и ее управляющем, особо детализировался эпизод ухода парня по воде в разведку, когда он чуть не утонул и потерял шляпу, юмористически оттенялась ссора его из-за этой шляпы со своими спасителями, рассказавшими об его прошлогодних любовных вояжах по воде, что оживляло образ «русского Леандра» (см.: Другие редакции и варианты, с. 600–604, варианты к с. 349–353, и реальный комментарий, с. 764). Стремясь ярче я убедительнее проиллюстрировать свой обобщающий вывод о надежности «слова» мужика, взявшего на себя обязанность доставить чью-либо «особу» (см. там же, с. 621–622, варианты к с. 366, строкам 7-12), Некрасов подчеркивал как мужество гребцов, борющихся с водной стихией, так и выносливость, спокойствие и скромность ямщика Никиты, который, подрядившись доставить через разлив барыню с семейством, многократно переносил на руках карету и пассажиров и потом совсем не кичился, даже не желал рассказывать о своем подвиге (см. там же, с. 616–619, 622–825, варианты к с. 363–364 и к с. 366–369). Следует отметить также представляющий интерес для объяснения подобных поступков, зачастую совершаемых без особых раздумий, зачеркнутый фрагмент рукописи, который повествовал о вере крестьян в коллективный опыт и был заменен в окончательном тексте одной фразой. Главная мысль этого отрывка: «„Люди ездят, люда делают, люди бают“ — великое слово в деревне» (там же, с. 620–621, вариант к с. 365, строкам 37–38). Раскрывая причины успеха «мирского» деятеля из крестьян Алексея Дементьевича Потанина, о котором ямщик говорит: «Правдой страшен, правдой и силен», Некрасов отмечал его нетерпимость к «фальши» (там 587, вариант к с. 329, строкам 13–14); описывая его жилище, образ жизни, обращение с подчиненными, старался показать, насколько просто и мудро его правление (см. там же, с. 589–593, варианты к е. 334–339). Изображение деревенской толпы, отношения крестьян к барину сопровождалось тщательной разработкой таких, например, сцен, как неожиданное появление в этих краях ботника в «господами» (см. там же, с. 606–609, варианты к с. 355–357). Одновременно, рисуя другие картины — освещенную заходящим солнцем полузатопленную избушку с работающим на крыше старшом и плавающей рядом в ботнике девочкой или «лагерь» переселенцев на бугре, каждый из которых занят каким-либо делом, Некрасов подчеркивал, что в этих необычных условиях сохраняются трудовой ритм жизни крестьян, ее значительность (см. там же, е. 625–626, 631–633, варианты к с. 370–371 икс. 380–381). С этой же целью велась работа над монологом Тростникова (в насмешливой интерпретации Грачова) о поэтическом чувстве крестьян, верных своим заливаемым полям, на которых пахали еще их предки (см. там же, с. 635–636, вариант к с. 383–384, строкам 30–21); уточнялись рассуждения о мудрости и тонкости народных определений сущности человека, выразительности народного языка, в частности наименования «рохля», отнесенного к типу последнего неудачливого ямщика (см. там же, с. 656–658, вариант к 6 399–400, строкам 35–33 — черновая и беловая редакции).
Иные штрихи вносил Некрасов в характеристику Грачова, всё более заостряя ее иронический подтекст. Так, например, после описания происшествия с едва не погибшим молодым ямщиком на полях было вписано замечание о том, что Грачов почувствовал себя совершенно расквитавшимся, дав тому три целковых, и рассуждение о спокойствии его совести в случае денежного обеспечения жертвы, а также подчеркнуто убеждение Грачова в «железном здоровье» русского мужика (см. там же, с. 604, вариант к с. 353, строкам 16–20, и с. 599–600, варианты к с. 347–348, строкам 42-2). Был также отшлифован диалог его с другим промокшим ямщиком, потчуя которого портвейном, Грачов не преминул упомянуть, что его следовало бы угостить «зуботычинами» (см. там же, с. 661, вариант к с. 404, строке 8). Дважды обращаясь в рукописи к итоговому анализу личности «тонкого человека», Некрасов особо остановился на его так называемом «гуманизме» и боязни упасть в глазах своих авторитетов — членов петербургского кружка (см. там же, с. 637, варианты к с. 385, строкам 23–26, и с. 661, варианты к с. 404, строкам 11–20).
Неиспользованными остались два любопытных фрагмента. Об одном, черновом наброске ранней редакции, уже говорилось выше (см. с. 757). Второй — вставной незачеркнутый отрывок из главы VII — был заменен при переписывании более лаконичным текстом. В отрывке рассказывалось о поездках гурмана Грачова с поваром для закупки различных хозяйственных принадлежностей, снеди и вина в Муром, Гороховец и Вязники. Этот отрывок контрастно оттенял в предшествующей главе VI эпизод со стосорокалетним стариком, который по неделям лежал на печи и грыз хлебную корочку, пока не приходила присматривавшая за ним шестидесятилетняя «молодица» Матренушка.
Роман датируется приблизительно 1853–1855 гг. Он не мог быть начат ранее 1853 г., так как только в апреле-августе этого года Некрасов совершил поездку в сельцо Алешунино Владимирской губернии, впечатления от которой отразились в романе: Грачов и Тростников выезжают весной из Петербурга и путешествуют по тем же местам, что и Некрасов; без изменения оставлены названия окрестных деревень, рек, озер; описание имения Грачова совпадает с описанием дома Некрасова в Алешунине (см. письмо к Тургеневу от 9 июля 1853 г.); собаки Раппо и Дианка, а также ружье системы Пордэ принадлежали Некрасову. С этой точки зрения следует отвергнуть мнение С. Г. Лазутина в статье «К истории создания романа „Тонкий человек“ и поэмы „Саша“ Н. А. Некрасова» о том, что «начать работу над романом „Тонкий человек“ Некрасов мог не в 1853 году <…> а значительно раньше» (Вопросы литературы и фольклора. Воронеж, 1972, с. 30).
Прекращение работы над романом относится к 1855 г. Основной причиной этого К. И. Чуковский считал события 1854–1855 гг. (см.: Некрасов. Тонкий человек, с. 11). После поражения России в Крымской войне и смерти Николая I русская печать заговорила о крестьянском вопросе свободнее. Изображение процветающей, умиротворенной крестьянской общины во главе с Потаниным могло в новых условиях показаться нетипичным (см. также: Евгеньев-Максимов, т. II, с. 173–174; Соколов В. В. От крестьянской утопии к образу пореформенной России. (Алексей Потанин и Ермил Гирин). — Учен. зап. Калинингр. гос. ун-та, кафедра русской и зарубежной лит., 1970, вып. 5, с. 97–98).
Изменившаяся социально-политическая обстановка, когда крестьянский вопрос требовал своего революционного разрешения, а либералы из союзников превратились в противников демократического («снизу») освобождения крестьян, исключала идеализацию крестьянской общины и делала ироническое отношение к либерализму явно недостаточным. В условиях складывающейся революционной ситуации это означало бы защиту эволюционного пути развития, что не соответствовало ни позиции «Современника», ни взглядам Некрасова. Причиной отказа от публикации последующих глав и от продолжения работы над романом была отчасти и болезнь Некрасова, потребовавшая длительного лечения.
Роман Некрасова во многом автобиографичен. В нем отразились личные впечатления Некрасова, в образах героев — черты его характера и черты реальных лиц, его близких знакомых. Так, Стычипский, в доме которого остановились Грачов и Тростников, — муромский помещик С. С. Рачинский. В деревне Софоново у него был дом. Алексей Дементьевич Потанин — крепостной крестьянин, управляющий вотчиной А. Ф. Орлова. Правда, у него не было детей, в семье, кроме него и жены, Ирины Марковны, жил двоюродный брат Потанина Андрей Иванович (см.: Васильев С. Н. А. Некрасов во Владимирском крае. — В кн.: Владимир. Альманах, кн. 2. Владимир, 1952, с. 188–200). К. И. Чуковский высказал предположение, что петербургские литературные знакомые Грачева и Тростникова также имеют свои прототипы: Ильменев — Тургенев, Горновский — Грановский, Лодкин — В. П. Боткин (см.: Некрасов. Тонкий человек, с. 13).
Однако автобиографизм повести при всей его несомненности не мешал Некрасову создавать собирательные характеры. Как указал К. И. Чуковский, в Тростникове можно найти черты самого Некрасова: «щедрость», «наклонность к унынию», «трезвый и насмешливый ум». Необходимо отметить, что Тростников вообще является проходящим через ряд произведений автобиографическим образом, в котором воплощен взгляд на жизнь поэта-разночинца (кроме «Жизни и похождений Тихона Тростникова», «Тонкого человека…» он фигурирует и в незавершенной повести «В тот же день часов в одиннадцать утра…», в которой изображены литературные деятели и события середины 1840-х и, возможно, 1850-х гг., непосредственным участником которых был Некрасов). Но было бы ошибкой, по словам В. Е. Евгеньева-Максимова (т. II, с. 177), отождествить Некрасова и Тростникова. То же касается и Грачева, в котором в несколько гротескном виде обобщены отличительные особенности либеральной дворянской интеллигенции. С. Г. Лазутин (указ. соч., с. 19–31) полагает, что образ Грачова полемичен по отношению к Константину Сергеевичу Левину — герою повести А. В. Станкевича «Идеалист», прообразом которого послужил брат писателя — Н. В. Станкевич. Но это доказывает только, что образ либерала занимал Некрасова. Грачов — типический портрет либерала, поскольку в нем собраны индивидуальные черты разных характеров — П. В. Анненкова, Н. В. Станкевича, А. В. Дружинина, В. П. Боткина, хотя он не сводим ни к одному из них в отдельности. Объединяя в Грачеве психологические свойства либерала как социального типа, Некрасов одновременно упрощает их, ибо Грачов — натура заурядная, мелкая, бездарная. А под такую характеристику не подпадают ни Анненков, ни Боткин, ни Станкевич, ни Дружинин.
Уезжая в Алешунино, Некрасов отправил 10 апреля 1853 г. письмо Д. В. Григоровичу, в котором, выразив самое положительное отношение к роману последнего «Рыбаки» («Ваш роман без преувеличения удивительно хорош»), писал: «Я еду на самое место действия Вашего романа — в деревню, лежащую при Оке, и мне любопытно будет посмотреть, насколько верны Ваши описания». В романе Григоровича «Рыбаки», печатавшемся в «Современнике» J1853, № 3, 5–6, 9), действие происходит в период столь же буйного весеннего половодья, развивается тема крушения патриархальных нравов и проникновения в деревню новых буржуазных отношений, изображаются различные типы крестьян. Таким образом, замысел «Тонкого человека…» созревал на фоне этого «романа народной жизни» Григоровича. В то же время роман Некрасова «Тонкий человек…» включается в традицию записок путешественника — Свифта, Рабле, Радищева, Пушкина, Гоголя и в основном Тургенева (см. об этом: Карамыслвва О. В. О жанре романа Н. А. Некрасова «Тонкий человек, его приключения и наблюдения». — Некр. и его вр., вып. 5, с. 45–52). Некрасов продолжает традицию «Записок охотника» Тургенева, создавая свою галерею крестьянских образов, повстречавшихся «приятелям-охотникам». Он прямо упоминает о рассказе «Свидание», воспроизведя в ироническом плане вместо лирической ситуации Тургенева рыдания молодого купчика, оплакивающего потонувшую расшиву с крупой и мукой и свои надежды на выгодную женитьбу.
Отмечено также (Н. С. Ашукин, К. И. Чуковский), что в романе отразилось увлечение Некрасова Теккереем, сказавшееся в названиях опубликованных глав (см.: Ашукин Н. Некрасов и охота. — В кн.: Охотничье сердце, с. 44–45; Некрасов. Тонкий человек, с. 14–15).
Комментируемый незавершенный роман обнаруживает связи и с рядом предшествующих и последующих произведений самого Некрасова. Так, драматическая сцена «За стеной» выросла из «Письма от купца к купцу», которое появилось в «Литературной газете» в 1845 г. (см.: ПСС, т. V, с. 543–546). Отрывок из «Повести о Суркове», в котором рассказывается о продаже купцом затонувшего товара, имеет некоторое сходство с тем местом из романа «Три страны света», где повествуется о крушении барок на Боровицких порогах. А. Н. Зимина в статье «Проблема лишнего человека в творчестве Некрасова 50-х годов…» (см.: Учен. зап. Удмуртск. гос. пед. ин-та, 1956, вып. 10, с. 99–118) и С. Г. Лазутин (указ. соч., с. 19–31) обратили внимание на внутреннее соответствие образов дворян-либералов Грачова и Агарина в поэме «Саша» (известно, что Некрасов предполагал описать и «сердечные приключения тонкого человека»). В какой-то мере образ Грачова стоит в одном ряду и с героем некрасовского стихотворения «Филантроп» (1853). Характеристика петербургских литераторов дана в том же ключе, что и в повести «В тот же день часов в одиннадцать утра…». Некоторые образы и мотивы романа получили развитие в последующих произведениях поэта. Спор-диспут о современной жизни между сторонниками разных убеждений станет формообразующим центром в «Сценах из лирической комедии „Медвежья охота“» (1866–1867). Картины весеннего разлива в романе напоминают описания половодья в стихотворениях «Дедушка Мазай и зайцы» (1870), «Пчелы» (1867); сцены с детьми, дивящимися фигурам охотников и их огромной охотничьей собаке, варьируются в стихотворении «Крестьянские дети» (1861). Раскрытие Некрасовым народной поговорки «молодо-зелено» (см. с. 391–392) как бы предварило шедевр его лирики «Зеленый шум» (1862–1863) (см. об этом: Жданов В. Заметки о Некрасове. — НМ, 1971, № 9, с. 241). А в жанре «путешествия», странствования по Руси, включающего в некоторых случаях эпизод посещения родового имения, кроме ранних стихотворений «Родина» (1846) и «Псовая охота» (1846) будут написаны потом такие крупные эпические произведения, как «Коробейники» (1861) и «Кому на Руси жить хорошо» (1865–1877). Преемником справедливого крестьянина Потанина станет Ермил Гирин из поэмы «Кому на Руси жить хорошо», образ которого освобожден от мотивов покорности и религиозности (отмечено В. Б. Соколовым (указ. соч., с. 92–107) и М. М. Гином в статье «Социалистические мотивы в наследии Н. А. Некрасова» (см.: О Некр., вып. III, с. 7–32)). Но если Ермил Гирин, ставший участникомнародного бунта, превосходил Потанина с точки зрения социальной активности, то Потанин был выше своего последователя в нравственном отношения (Ермил Гирин оступился и выгородил своего младшего брата от рекрутчины, Потанин же сам сдает своего сына в рекруты, осуждая сговор крестьян, пытавшихся заменить его другим юношей). Рассказ о Потанине выдержан «в духе бытовавших в крестьянской среде социально-утопических легенд о „далеких землях“»; выбор тона повествования, как и выбор средств внешней и внутренней характеристики персонажа, с его благообразием, религиозностью, любовью к общению с детьми, определяется тем, что сведения о Потанине и его мудром правлении повествователь получает в основном от крестьян (см.: Мельгунов Б. В. Некрасов и крестьянская утопия. — РЛ, 1980, № 1, с. 77).
Роман — одно из самых крупных прозаических произведений Некрасова, в котором отчетливо прослеживаются две сопряженные темы — тема дворянского либерализма и тема крестьянства. Особенность романа в том, что либерал Грачев сопоставлен, с одной стороны, с крестьянством, с народной массой, а с другой — с подлинным демократом Тростниковым.
Центральный конфликт романа — столкновение отчетливо демократических воззрений и симпатий Тростникова со взглядами помещика Грачева, отличающимися поверхностным либерализмом. Тростников, в противовес Грачову, усматривает в крестьянстве здоровые нравственные силы, видит в труде, быте, в рассуждениях и чувствах крестьян поэтическое начало. Более того, рассказом о Потанине Некрасов намекает на необходимость преодоления социальных противоречий в духе идеалов крестьянства, жаждущего справедливости. Чувство справедливости возникает у крестьян из их отношения к труду, к окружающей их природе и друг к другу. Демократизм Тростникова чужд Грачеву, который отказывает крестьянам в поэтических чувствах и ссылается при этом на авторитет петербургских друзей. Понимая, что умеренные либералы, несмотря на их образованность и ум, примут сторону Грачева, Тростников, однако, остается верен своим убеждениям. Так, уже в середине 1850-х гг. утверждаются демократические позиции самого Некрасова, формулирующего принципиальное различие между ним, будущим поэтом революционной демократии, и дворянскими либералами. Критика непоследовательности демократических устремлений либералов не перерастает еще в романе в суровое обличение, но она уже отчетливо присутствует в нем.
Название романа («Тонкий человек…») иронично. В. Е. Евгеньев-Максимов, С. Г. Лазутин, А. Н. Зимина и другие исследователи выяснили содержание понятия «тонкий человек» (мнимая «тонкость» чувств, показная галантность обхождения, якобы энциклопедическая образованность, неоправданные притязания на значительность, исключительная самовлюбленность, праздность и полная неспособность к труду и какому-либо общественному действию). В результате неоднократного соотнесения Грачева с крестьянским миром обнаруживается совершенная чуждость «тонкого человека» народной жизни, полное незнание ее. Картины путешествия оттеняют барскую природу либерала.
Крестьянская тема раскрывается в романе в разных планах. Нищая крепостная деревня, сметливый народ и живущая в нем жажда лучшей доли — вот проблема, волнующая Некрасова. В «Тонком человеке…», пожалуй, впервые затронута также тема крестьянского счастья. С этой точки зрения значительно изображение идеальной крестьянской общины и управляющего ею мужика — Алексея Потанина. Крестьянский мир держится «правдой». Потанину доверена власть исполнительная. Он опирается на общину, как верно писал М. М. Гин (указ. соч., с. 18), которая осуществляет высшую, законодательную власть. При этом Потанин глубоко религиозен и верен помещику. Следовательно, Некрасов в начале 1850-х гг. в какой-то мере разделял утопические иллюзии. Важно, однако, что он верит в нравственное чувство народа, в его способность к самоуправлению. Но народнические утопии, вера в возможность мирного, через «общину», решения крестьянского вопроса, отразившиеся только в данном романе, вскоре разочаровывают Некрасова. Однако поэт навсегда сохраняет веру в силу «мира», в разумное решение народного коллектива.
Наряду с темами дворянского либерализма и крестьянства, существенна намеченная в романе тема буржуазных отношений («За стеной»). К. К. Бухмейер отметила драматическую напряженность сцены, ее реализм и великолепный язык, и это позволило ей сделать вывод о том, что сцена «За стеной» — новый этап в развитии Некрасова-драматурга (см.: Некрасов и театр. Л. -М., 1948, с. 199–206 (глава XII принадлежит К. К. Бухмейер)).[27]
…на степах литографии — издание господина Логинова… — В. В. Логинов — московский издатель лубочных картин и книг; книгопродавец.
…как сидел капитан Кутль… — Кутль — персонаж романа Ч. Диккенса «Домби и сын» (1848).
— Ах, братец, так ты, выходит, вахлак!.. — Кроме наиболее частого значения слова «вахлак»: «неуклюжий, грубый, неотесанный» — имеется и другое: «ленивый», «неповоротливый».
…по примеру господина Евгения Сю, нам бы следовало поставить точку и обратиться к «прочим действующим лицам романа»… — Эжен Сю (1804–1857) — французский писатель, автор популярных в 1840-е гг. романов с запутанными сюжетами и большим числом действующих лиц.
Межень — средний уровень воды, который устанавливается в июне после половодья до начала засухи.
…имеем удовольствие ехать с русским Леандром… — Герой греческого мифа Леандр — юноша, влюбленный в Геро, жрицу храма богини любви и красоты Афродиты, и ради свидания с ней каждую ночь переплывавший Геллеспонт.
…о чем читывал он у Дюмон-Дюрвиля, Жакмона… — Жюль Себастьен Дюмон-Дюрвиль (1790–1842) — французский мореплаватель; совершил два кругосветных путешествия, исследовал и описал берега Новой Гвинеи и Новой Зеландии; Виктор Жакмон (1801–1832) — французский путешественник; изучал горные районы Европы и Индию.
Мальчишка, правивший уносными лошадьми… — Имеется в виду первая пара лошадей в упряжке четверкой.
…прикрикнув мимоходом на своего фалетурь… — Фале-тур — искаженное «форейтор», т. е. кучер, сидящий верхом на передней лошади, при запряжке цугом (гуськом), и правящий первой парой лошадей.
…напоминая мужественного Дагобера, когда, неустрашимый воин выносит на своих руках из разверстой бездны трепещущих Розу и Бланку… — Речь идет о персонажах романа Э. Сю «Вечный жид» (1844–1845).
…не противился переселению крестьян на «полону»… — «Полона» — по всей вероятности, диалектное слово, проникшее в район Оки из украинских и белорусских говоров и обозначающее возвышенную незаливную часть левого берега реки. В Поочье зафиксировано несколько словообразований с этим корнем: «левый верх Полочной, р. Полоница, р. Полонец, р. Полоненка» (см.: Нерознак В. П. Названия древнерусских городов. М., 1983, с. 138–139). О происхождении этого названия и эволюции его семантики в других славянских языках и диалектах см.: Толстой Н. И. Славянская географическая терминология. М., 1969, с. 74–88.
— Ты начинаешь рассуждать, как готтентот… — Слово «готтентоты» в XIX в. служило общим наименованием целого ряда племен Юго-Западной и Южной Африки.
…думал положить его в лоск. — Лоск — плоская низменность; положить в лоск — сразить наповал (Даль, т. II, с. 268). С. 391. …позумент по плечам, поярковая шляпа… — Позумент — золотая, серебряная или мишурная (медная, оловянная) тесьма, обшивка; поярковая шляпа — сотканная или свалянная из поярка (шерсти ярки — овцы).
О, дружба, это ты… — концовка стихотворения (четверостишия) В. А. Жуковского «Дружба» (1805).
…зоилу — повод к удачному сарказму… — Зоил — греческий ритор, живший за 250 лет до н. э. и рьяно порицавший Гомера; имя его сделалось нарицательным обозначением всякого озлобленного, желчного критика.
Не из тех ли они, которым «без волненья внимать невозможно»? — цитата из стихотворения Лермонтова «Есть речи — значенье…» (1840).
…неблагозвучные слова — ерник, шильник, шаромыжник, мазурик… — Ерник — беспутный человек, бездельник; шильник — мелкий плут, надувала; шаромыжник — плут, обманщик, любитель пожить на чужой счет; мазурик — мелкий воришка, промышляющий на ярмарках и торгах, а также наглец, нахал, зубоскал.
…колеса вязли по ступицу… — Ступица — центральная часть колеса, металлическая или деревянная болванка, на которой укрепляются спицы и в середине которой находится отверстие для насаживания колеса на ось.
…господа с самого с испода! — Это же выражение см. в романе о Тростникове (с. 106).
…множество мошников, расшив… — Мошник — мелкое речное судно; расшива — деревянное плоскодонное парусное судно, предназначенное для перевозки различных грузов в бассейне Волги.
…безграмотной надписью, намалеванной суриком по синему полю… — Сурик — красно-оранжевая (свинцовый сурик, окисел свинца) или красно-коричневая (железный сурик, окись железа) краска.
Мокшан… — Мокшан — речное несамоходное деревянное судно. Название получило от реки Мокша (притока Оки), где строились суда подобного типа. В. И. Даль отмечает такую особенность этого судна, как «крыша конем» (Даль, т. II, с. 340). Употреблялось для перевозки хлеба, железа, смолы, глиняной посуды и т. п.
…рисовалась картина деревенского свидания перед разлукой во вкусе господина Тургенева. — Имеется в виду входящий в состав «Записок охотника» рассказ «Свидание» (С. 1850, № 11).
Примечания
27. Реальный комментарий к главам I–IV части первой романа см.: наст. изд., т. VII, с. 612–615.