Глава IX
У постели умирающего
Стоя в темной комнате, Полинька чуть не сошла с ума от страха и стыда. Наконец она пошла ощупью в спальню и, к великой радости, нашла там дверь, которая вывела ее в темный коридор, откуда она вышла в сени. Возвратясь к себе в комнату, Полинька проплакала всю ночь. Она все еще любила Каютина, но старалась себя уверить, что, кроме злобы, ничего к нему не чувствует, и приписывала все свое несчастие ему одному. И тогда горбун казался ей не так страшен. Его предсказания сбылись: Каютин пропал неизвестно куда!
Рано утром Анисья Федотовна в волнении вбежала к Полиньке и отдала ей ключи, хныкая и прося ее на несколько часов заменить ее должность.
— Ах ты, господи! — бормотала Анисья Федотовна.
— Да что случилось с вами? — спросила Полинька.
— Как что? человек умирает, пришли мне сейчас сказать, а ты боишься итти! ну как спросят? или что случится?
— Неужели у вас так строго, — спросила Полинька, — что нельзя итти, если даже кто умирает?
— Что делать? чужой хлеб ешь, так и чужую волю исполняй, как требуется.
Полинька испугалась: ей быстро представилось собственное положение: что если башмачник или Кирпичева захворают, а ее не пустят?
— Идите, идите! я все за вас сделаю! — сказала Полинька и с участием спросила: — Он вам родственник?
— Нет, — хныкая, отвечала Анисья Федотовна, — он был прежде управляющий здесь, человек доброжелательный… я его годов тридцать как знаю… да такой был здоровый, а вот вдруг захирел; сегодня уж пришли мне сказать, что зовет меня к себе: последнюю волюшку хочет объявить… Голубчик ты мой, о-хо-хо, ох!
И Анисья Федотовна завыла.
Полинька успокаивала ее и упрашивала скорей идти к умирающему.
Анисья Федотовна возвратилась через два часа. Полинька с участием спросила: как и что?
— Ах, матушка! как щепка, высох мой голубчик! едва меня узнал. «Ты, — говорит, — поклянись мне, что мою волю исполнишь! А вот, говорит, на бумагу; как я умру, так, говорит, подай сейчас кому следует: это, говорит, моя духовная».
И Анисья Федотовна таинственно вынула из ридикюля бумагу, завернутую в платок, и, развертывая ее, продолжала:
— «Ты, — говорит, — не показывай никому этой бумаги до моей смерти». А я-то грамоте не знаю! а хотелось бы мне знать, кому он свое добро отказывает? уж не мне ли? Да, кажись, у него ближе меня никого и нет!
И она, лисьими ужимками подав Полиньке бумагу, прибавила: «Ну-ка, прочтите» и подставила ухо.
Полинька развернула бумагу. Духовная была написана по форме. Полинька быстро читала; волнение ее все увеличивалось; наконец она вдруг остановилась, дочитав до места, где было написано: «Отказываю все мое имение, движимое и недвижимое, векселя под такими-то нумерами девице…»
Голос дрожал у Полиньки, руки опустились, она с ужасом смотрела на Анисью Федотовну, которая, слегка нагнув голову, ждала продолжения.
— Ну — сердито сказала она, потеряв терпение, — девице Анисье… Федо…
— Кто он такой? — в волнении спросила Полинька.
— Да читайте! Господи! Ну, прочтите и увидите, как зовут.
Полинька быстро поглядела подпись, — и вспыхнула, потом побледнела. Далеко отбросив от себя духовную, она закрыла лицо руками и зарыдала.
— Что такое, что такое? Господи! что случилось?
И Анисья Федотовна подняла духовную и спрятала ее.
— Так не мне, — спросила она, задрожав, — он отказывает? а?
— Нет! — рыдая, отвечала Полинька.
— Не мне!.. — грозно повторила Анисья Федотовна. — А, а, а! ну, так пусть его умирает, как собака! Нет, нет, не пойду!
Полинька с ужасом открыла лицо, и в глазах ее, еще полных слез, появилось страшное негодование.
— Как вам не стыдно! — сказала она с упреком. — Ведь он умирает!
— Ах! — с испугом воскликнула Анисья Федотовна. — Еще, может, можно было переменить, переделать… А я вот, старая дура, простофиля, разболтала все!
— Я ни слова никому не скажу!
Анисья Федотовна улыбнулась.
— Подите к нему: может быть, он вас ждет! — прибавила Полинька умоляющим голосом.
— Вот тебе, как не так! он, известно, рад, как я приду, да мне-то что за прибыль? да и как от дела бежать? не пустят!
Полинька побледнела. С минуту она думала, потом тихо сказала:
— Позвольте, я хоть за, вас поеду к нему. Анисья Федотовна усмехнулась.
— Да что ты за жалостливая такая! и тебе нельзя тоже раньше вечера: кто чай разольет? Ну, сохрани бог, если барыня узнает, что дома тебя нет. Рассердится… да, сердись! а вот посмотрела бы, каково одному умирать! чай, некому воды подать, чтоб горло промочить… А уж как слаб! руки — точно плети.
Полинька поспешно начала одеваться.
— Куда это? куда? — спросила Анисья Федотовна, схватив ее за платье.
— Пустите! я пойду к нему! мне нужно его видеть, — в отчаянии сказала Полинька.
— Господи! да уж не рехнулась ли ты? Как можно! А что вам делать у него? Может, уж теперь и умер… Что он вам такое?
— Я его тоже знаю!
— А, а, а, так вы знакомы? — радостно сказала Анисья Федотовна и потом таинственно прибавила: — ну, если уж такое ваше усердствие за умирающими уход иметь, так только, чур, раньше не уходить, как свое дело управите; да и то я на свою шею не беру. Спросят: где? а ты что? да ты кто в доме? Нет-с! наперед говорю: что случится — руки умываю!
Анисья Федотовна засмеялась и стала тереть рукой об руку.
— Я буду одна отвечать, если что случится! — сказала Полинька решительным голосом.
— То-то же, смотрите! — язвительно заметила Анисья Федотовна. — Вечером, — прибавила она таинственно, — как чай кончится, выдьте в сени! я туда притащу салоп и шляпку, чтоб наши-то оралы не заметили; а то пойдут кричать: «Небось, ее пускает со двора на ночь, а нас отчего?»
И Анисья Федотовна удалилась.
Полинька была в страшной тревоге; она долго плакала, поминутно смотрела на часы, а разливая чай, так была рассеянна, что лакеи, стоявшие в буфете, помирали со смеху.
Окончив чай, Полинька вышла в сени и долго ждала Анисью Федотовну, которая, наконец, явилась с салопом и шляпкой.
— Ну, вот! скорее, чтоб не увидали, — сказала она. — Не забудьте! на Козьем болоте, в доме мещанки Пряженцовой.
— Хорошо, хорошо! — сбегая с лестницы, отвечала Полинька.
Она взяла извозчика и поехала. Дорога была продолжительная; наконец они въехали на Козье болото — огромную мрачную площадь, среди которой местами блестели едва заметные точки — отражение огней, светившихся в окнах жалких домиков, окружавших площадь.
Полинька с трудом нашла дом мещанки Пряженцовой. Ее встретила какая-то старуха и грубо спросила:
— К кому пришла? кого надо?
— Я от Анисьи Федотовны, — отвечала робко Полинька.
— А, а! к больному? кажись, перестал стонать… кто он таков — прах его знает, толку от него не добьешься!
— Пустите меня скорее, — перебила Полинька словоохотливую старуху.
— Погоди, сейчас! надо, его спросить.
— О, нет! не говорите, что я пришла: скажите, что Анисья Федотовна.
— Это зачем! ишь ты какая! ну, да пойдем, пойдем; чай, ничего не услышит и не увидит.
И старуха повела Полиньку через темные сени. Она раскрыла двери в небольшую комнату, тоже темную, и начала кашлять так страшно, что Полинька сдивилась, откуда вдруг у ней появился кашель.
— Фу ты, проклятый! чуть не задушил! — бормотала старуха.
В другой комнате послышался стон. Старуха усмехнулась:
— Ну, опять затянул свою песню! вот так и день и ночь все напевает! Маленько темно, да, ишь ты, глазам больно!
Полинька не слушала больше старуху; она прильнула к двери и старалась заглянуть в соседнюю комнату, слабо освещенную.
Комната была чиста, но бедно убрана; на лежанке — свеча, заставленная большой книгой; в углу — кровать, на которой слабо стонал умирающий.
Полинька тихо вошла в комнату.
— Кто там? — едва слышно спросил больной.
Полинька обмерла.
— О, господи, господи! прекрати мои мучения! — простонал больной.
Полинька кинулась к постели и с ужасом отскочила от нее: так страшен был умирающий горбун. Она едва узнала своего прежнего врага; однакож то был действительно горбун. Но какая страшная перемена! Лицо его было бледно, глаза закрыты, губы черны, волосы стояли дыбом и почти все были белы.
Долго Полинька смотрела на него и много перечувствовала. Раскаяние мучило ее. Она видела теперь, что горбун прав, что он благороден, что она точно обманута своим женихом, что она может быть причиной смерти горбуна. Тот, кого она так страшно оскорбляла своим презрением, — тот не забыл ее и в предсмертную минуту: он простил ей все и еще отказал свое богатство! А тот, кому она всем пожертвовала, бросил ее!
Волнуемая стыдом и отчаянием, Полинька с ужасом припоминала свои оскорбительные слова, свои подозрения, все поведение свое с горбуном и готова была упасть на колени перед умирающим, чтоб он простил ее и сколько-нибудь облегчил ее совесть.
— Дайте пить… сжальтесь кто-нибудь… дайте хоть глоток, — простонал горбун.
Полинька схватила со стола стакан и, вся дрожа, поднесла его к губам умирающего. Она чувствовала, как горячие его губы коснулись ее руки, ища стакана.
— Ох, не могу, сил нет, приподнимите! — слабо сказал горбун, опустив голову на подушки.
Полинька, едва сдерживая рыдание, нагнулась близко к горбуну, подняла его голову и поднесла ему стакан. Долго пил умирающий. Рука у ней обмерла, поддерживая его голову, а он все пил. Полиньке было тяжело, но она терпела.
Наконец больной с тихим стоном отнял губы от стакана и повернул к ней голову. Почувствовав жаркое дыхание на своей груди, Полинька осторожно уложила голову горбуна на подушки и села на стул у его изголовья.
Тихо было в комнате; больной лежал покойно. Полинька много передумала, сидя у его изголовья. Ей в первый раз пришлось видеть человека в таких страданиях, и ее сердце ныло; каждый стон глубоко потрясал ее. В несколько часов она так утомилась, что не могла долго бороться со сном, к которому невольно располагала унылая, тишина комнаты. Почувствовав, что члены ее немеют, она напрягала слух, широко открыла глаза. Но через минуту глаза сомкнулись снова, вот мелькнули знакомые лица, заговорили с ней, — Полинька заснула.
Была глухая ночь; умирающий лежал спокойно; в комнате было так тихо, что мерное дыхание Полиньки ясно слышалось.
Вдруг больной начал медленно поднимать голову; глаза его горели, злая улыбка блуждала на губах; наконец од бодро сел на кровать и впился глазами в спящую Полиньку. Может быть, почувствовав его взгляд, она начала дышать прерывисто и зашевелила губами, будто хотела кричать.
Тихий смех вылетел из груди горбуна, и он медленно, не сводя глаз с Полиньки, привстал на постели. В то время Полинька вздрогнула, вскочила со стула и дикими глазами оглядела комнату: горбун лежал, как мертвый, на кровати…
Полинька с минуту старалась собраться с мыслями, осматривалась и вдруг страшно побледнела: ей показалось, что горбун уже умер; мысль, что она одна в комнате с мертвецом, так испугала ее, что она кинулась к двери и стала стучать в нее и кричать: «Отворите! он умер, он умер!».
Но какая-то тень мелькнула в комнате. Полинька обернулась — и вскрикнула, увидав горбуна у лежанки: он гасил свечу. В комнате стало совершенно темно. Полинька по инстинкту присела и ползком отдалилась от двери. Ей казалось, что это все сон; она хотела кричать, но страх привлечь горбуна на свою сторону останавливал ее. Слух ее был напряжен до последней степени: она услышала шорох в противоположном углу, — кто-то шаркал по стене, — ощупала окно и вскочила на него.
Вдруг за стеной послышался говор, брань и шаги. Горбун забегал, заметался по комнате, и что-то упало, задетое им.
Через минуту кто-то поспешно раскрыл двери и осветил комнату. Полинька с ужасом увидела горбуна, совершенно здорового, с его прежним, злобным лицом. Он стоял посреди комнаты и разводил руками по воздуху, над опрокинутым стулом.
Анисья Федотовна, бледная, стояла на пороге, со свечой.
Полинька кинулась с окна, потушила свечу, оттолкнула Анисью Федотовну и выскочила в сени. Выбежав оттуда на двор и услышав за воротами мужской голос и фырканье лошади, она начала было кричать, но воздух освежил ее, — она одумалась, тихонько отворила калитку и выскочила на улицу.
Извозчик стоял у ворот.
— Увези меня, увези скорей; я тебе дам сколько хочешь! — задыхаясь, сказала Полинька.
Извозчик, верно, испугался! он сел на свои дрожки, хлестнул клячу и поехал от Полиньки. Полинька побежала за ним, но вдруг услышала голос Анисьи Федотовны, зовущей ее, и прислонилась к стене какого-то дома. Анисья Федотовна, запыхавшись, пробежала мимо нее, бормоча отчаянным голосом:
— Господи, господи, погубила я себя! где она, где?
Полинька окликнула ее. Анисья Федотовна вскрикнула от радости и, накинув на Полиньку салоп, умоляющим голосом сказала:
— Поедемте скорее домой! вас барыня спрашивает, весь дом подняла. Ох, что-то будет!
Они сели на дрожки.
— И надо же было случиться, — продолжала домоправительница, — такому несчастью, что барыня зашла в вашу комнату.
— Она была в моей комнате? — спросила с удивлением Полинька.
— Да, барыня сегодня долго не ложилась спать. Сначала что-то крупно поговорила с молодым барином — он у нас такой, бог с ним! — потом все ходила по комнатам, да и зайди к вам… уж зачем, бог знает, разве думала… что она там делала, что видела, не знаю; только выбежала она оттуда вся бледная, дрожит, и потребовала вас… да, слава богу, ей вдруг сделалось дурно. Бог даст, приедем скоро, так она не узнает. Только вы, ради бога, не говорите, где были: не погубите!
Анисья Федотовна, рыдая, умоляла Полиньку не погубить ее. Полинька молчала, полная мыслию, что только счастливому и непонятному случаю обязана чудным своим спасением.
Так они подъехали к дому.