Глава VIII
Чужой дом
Появление Полиньки в доме Бранчевской (так звали даму, у которой нанялась Полинька) произвело большое волнение в многочисленной дворне. Лакеи бегали поминутно в ту комнату, где сидела она. Горничные, бросив работу, окружили ее и наперерыв передавали ей, что и как в доме. В несколько часов Полинька узнала не только тайны госпожи своей, но даже тайны всех лакеев и горничных, Анисью Федотовну, домоправительницу, через которую Полинька получила место, познакомившись с ней у девицы Кривоноговой, единогласно бранили, предостерегая Полиньку быть осторожной, если у ней есть знакомый: значение этого слова Полинька не совсем поняла. Каждая тихонько предлагала ей свою дружбу, которая должна была начаться тем, чтоб держать кофей вместе.
Полиньке было тяжело: она в первый раз находилась между людьми до такой степени грубыми. Шутки горничных и особенно лакеев, старавшихся выказать свою любезность, оскорбляли ее; она очень обрадовалась, оставшись, наконец, одна в маленькой, почти темной комнате, которую отвели ей.
Анисья Федотовна, домоправительница, имела наружность неприятную: ее сухое лицо, серые, злые, блестящие глаза, тонкие губы, вечно улыбавшиеся, движения, быстрые, уклончивые, подобострастные, оправдывали название лисицы, которым честила ее дворня. Как няня единственного сына Бранчевской, она пользовалась большим доверием своей госпожи и потому играла важную роль в доме.
Сделав Полиньке наставление, как держать себя при господах, Анисья Федотовна повела ее в столовую, где Полинька должна была разливать чай. Полиньке было дико посреди огромных комнат, роскошно убранных в старинном вкусе. Стоя у стола, где кипел самовар, она походила на человека, играющего первый раз в шахматы. Из боковых дверей выглядывали на нее лакеи, как на дебютантку. Вдруг лица их быстро исчезли, и Полинька увидела на пороге главной двери очень высокую и пропорционально сложенную женщину, с величавым взглядом, с бледным продолговатым лицом, с черными бровями, но с совершенно седой головой. Она была одета оригинально; сверх черного шелкового капота с большим шлейфом на плечи ее было накинуто что-то вроде епанечки из пунцового бархата, опушенной соболями; на ее голове был чепчик старинного фасона, с густой фалбалою; ярко-пунцовая лента обхватывала голову и завязывалась большим бантом на самой макушке.
Неподвижно стояла она в дверях, устремив свои черные, блестящие глаза на Полиньку, которая, сама не зная отчего, так испугалась, что забыла ей поклониться.
Бранчевская величественно прошлась по зале и вдруг, остановясь против Полиньки, спросила:
— Ты нанялась ко мне?
— Да-с! — с смущением отвечала Полинька. Бранчевская смерила долгим взглядом, слегка улыбнулась и медленно удалилась.
— Вот наша барыня, — со всех концов шептали лакеи.
— Несите к ней чай! она всегда у себя в гостиной пьет, — запищала Анисья Федотовна, высунув голову из Двери.
Полинька понесла поднос с чаем в гостиную, где сидела Бранчевская. Комната была устлана мягкими коврами, и Полинька с непривычки чуть не упала. Убранство комнаты поразило ее своим великолепием: золото и бархат были повсюду. Бранчевская, сидевшая в больших креслах, повелительным жестом приказала вошедшей Полиньке поставить поднос на стол. Исполнив ее приказание, Полинька подняла голову и увидела висевший на стене портрет молодой женщины с гордым и величавым взглядом. Полинька посмотрела на Бранчевскую, потом на портрет и улыбнулась: сильное сходство было в чертах, несмотря на разницу их.
— Что смотришь? — спросила Бранчевская, заметив удивление Полиньки. — Разве еще есть сходство?
И она насмешливо посмотрела на свой портрет.
— Очень похожи! — отвечала Полинька, продолжая любоваться портретом.
Бранчевская улыбнулась. С минуту длилось молчание.
— Ты у кого жила прежде? — спросила Бранчевская Полиньку, которая с непритворным удивлением разглядывала комнату.
— Я еще нигде не жила, — отвечала свободно Полинька.
— Что же, у тебя есть мать или отец?
— Нет, я сирота.
— А который тебе год?
— Двадцать.
Бранчевская задумчиво поглядела на нее, потом на портрет и тихо повторила:
— Двадцать лет!
Полинька очень удивилась грустному выражению лица Бранчевской, которая сидела, понурив голову.
— Подай мне книгу! — тяжело вздохнув, сказала Бранчевская.
Полинька нашла на столе две книги, русскую и французскую, и спросила;
— Которую угодно?
— Ты разве умеешь читать?
— Да, умею-с! — с уверенностью отвечала Полинька.
Бранчевская усмехнулась. Она так привыкла к подобострастным манерам своей дворни, что развязность Полиньки смешила ее.
— Ну, прочти; я послушаю.
Полинька смешалась; но насмешливая улыбка Бранчевской пробудила в ней гордость; она взяла книгу и стала читать.
— Сядь! — сказала Бранчевская, с удивлением слушая Полиньку, которая благодаря Каютину читала бегло и с толком.
Полинька села на скамейку, у ее ног, Бранчевская закрыла глаза: тишина была страшная кругом; только звучный и немного дрожащий голосок Полиньки нарушал ее. Вдруг послышались шаги; Бранчевская быстро повернула голову к двери: вошел молодой человек, белокурый, с нежными чертами, то был сын Бранчевской. По знаку своей госпожи, Полинька встала в то самое время, как молодой человек подходил к креслам. Увидав ее, он невольно отшатнулся и, забыв поцеловать руку матери, протянутую ему, с удивлением смотрел на Полиньку. Мать заметила его удивление и указала Полиньке на дверь.
Уходя, Полинька услышала замечание своей госпожи: «не правда ли, смешна?» и, вспыхнув, быстро оглянулась; молодой человек провожал ее глазами.
— Барину чаю не так сладко: только два куска сахару, — пропищала Анисья Федотовна, когда Полинька входила в столовую.
Отпустив чай, Полинька задумалась перед столом о своем новом положении, которое беспрерывно производило в ней внутреннюю лихорадку.
— О чем ты думаешь? — насмешливо сказал Бранчевский, тихо подходя к столу.
Полинька вздрогнула.
— О, какая пугливая! — сказал он и подал ей стакан. — Очень сладко.
Ему было лет двадцать пять, но на вид казалось не больше девятнадцати; черты его лица были нежны и составляли полную противоположность с его взглядом, в котором не было недостатка в наглости, несмотря на совершенно небесный цвет глаз.
Полинька дополнила стакан, подала ему и очень удивилась, заметив, что он пристально смотрел на нее.
— А, а, а! — наконец сказал он, как будто вспомнив что-то, и с улыбкой прибавил: — А где твой жених?
Полинька так испугалась, что чуть не вскрикнула.
— Что, не понравился тебе его горб, а? — продолжал Бранчевский с презрительной улыбкой.
Полинька совершенно потерялась.
— Александр! — раздался голос Бранчевской.
— Сейчас! — отвечал молодой человек. — Я знаю тебя, ты хитрая! — прибавил он, погрозив пальцем Полиньке, и пошел к двери.
Полинька не могла понять, каким образом, от кого узнал Бранчевский, что горбун сватался к ней. А между тем дело объявилось очень просто: Бранчевский был тот самый молодой человек, который нечаянно спас Полиньку от преследований горбуна на улице. Тогда Полинька была так занята собственным положением, что не заметила его; но он хорошо рассмотрел ее оригинальное личико и даже маленькие ножки.
Фамильярность молодого человека сильно оскорбила Полиньку. Она готова была плакать с досады.
Минут через пять Бранчевский опять вошел в залу и, ставя на стол стакан, сказал:
— Очень крепок.
— Я, кажется, вам никак не угожу! — сердито сказала Полинька.
Он посмотрел на нее с удивлением и отвечал:
— Ошибаешься: тебе стоит только прийти ко мне вечером, и я останусь доволен!
— Ну, так вы долго, или, лучше сказать, вы вечно будете мной недовольны! — со злобой отвечала Полинька.
— О, о, о, какая сердитая! вот не ожидал!
— И по всему видно, что не ожидали, иначе, верно, не стали бы говорить таких глупостей девушке, которую видите в первый раз!
Полинька разгорячилась.
Бранчевский залился самым презрительным смехом,
Слезы брызнули из глаз Полиньки, слова замерли, и она чувствовала такую злобу, что готова была кинуться и задушить его…
— Александр! — с упреком произнесла Бранчевская, величественно показавшись в дверях.
Он продолжал смеяться, подошел к матери и, поцеловав у ней руку, сказал:
— Извините меня, но она очень смешна. Я давно так не смеялся.
— Иди к себе! — строго сказала Бранчевская Полиньке.
Полинька с радостью исполнила ее приказание.
Когда она очутилась в своей комнате, ей хотелось плакать, но слез не было; внутренняя дрожь колотила ее так, что зубы стучали. В первый раз мужчина говорил ей «ты» и так нагло обращался с ней. А повелительные жесты Бранчевской? а оскорбительный смех его? И Полинька кинулась на постель, зажала уши и долго лежала так.
На другой день она с ужасом ждала минуты, когда должна была идти разливать чай. Она лучше бежала бы из дому; но где взять денег, чтоб возвратить полученные вперед? и чем жить? Радость Полиньки была неописанная, когда впопыхах вошла к ней Анисья Федотовна и объявила, что барыня приказала разливать чай в буфетной.
— Господи! да что вы наделали там? Вот, рекомендуй на свою шею!
— Я ничего не сделала, — отвечала Полинька.
— Как ничего! в буфете чай приказано разливать, а этого барыня прежде и слышать не хотела: все боялась нечистоты.
— Чем же я-то виновата?
— Уж как хотите, а виноваты; у нас барыня строгая; на вашем месте благородные жили, да и им дверь указывали, коли не умели себя вести как следует. У нас барин молодой, и не приведи бог, если барыня что узнает!
Полинька вспыхнула.
— Да с чего вы взяли, — с сердцем сказала она, — что я стану еще смотреть на вашего барина!
— Ого! знаем мы! вон у нас жила из благородных, то же пела… Ну, да что тут болтать! с вами каши не сварить!
Домоправительница сердито удалилась.
В девичьей, горничные встретили Полиньку очень ласково.
— Ужасти, что вы наделали! — сказала одна из них. — Вчера Тимошка, ездовой, с бариновым лакеем Алешкой подрался за вас. Алешка так его оттаскал, что чудо! мы просто животики надорвали!
Полинька слушала с недоумением.
— Дрались за то, — пояснила другая горничная, — что Тимошка обещался вас поцеловать.
Полинька вздохнула, мысленно поблагодарив своего защитника.
— Он таскает Тимошку, — продолжала с хохотом рассказчица, — да приговаривает: прежде отца в петлю не суйся, не суйся!
— Что такое случилось с девушкой, которая жила до меня? — спросила Полинька, чтоб переменить разговор.
— Что? ха, ха, ха! да ничего! То уж давно было; а до вас жила у нас благородная старая девушка, да Анисья-лиса выжила ее. А та была молодая: ну, известно…
Вошла Анисья Федотовна, и разговор прекратился.
Прошло два дня. Полинька не видала ни Бранчевской, ни ее сына. Разливая чай в буфете, она не раз готова была плакать: так оскорбляли ее шуточки лакеев, очень недовольных ее гордостью. Она с нетерпеньем ждала воскресенья, чтоб бежать к Надежде Сергеевне и башмачнику и поискать способа оставить свое место.
На третий день вечером, когда Полинька была в своей комнате, прибежал лакей и звал ее к барыне. Полинька испугалась и пошла за лакеем. Он привел ее в небольшую переднюю и, отворив дверь, с усмешкой сказал:
— Извольте итти прямо: тут ближе!
Полинька вошла в комнату, богато убранную и освещенную сверху лампой; не видя никого, она прошла еще две комнаты, неосвещенные, и, заметив свет между занавесками, тихо распахнула их и вошла.
Камин догорал; свечи с зелеными колпаками стояли на большом письменном столе и слабо освещали комнату, убранную очень странно, как показалось Полиньке. Ей отчего-то вдруг стало страшно, и она попятилась, но тотчас же улыбнулась своей трусливости и пошла вперед. Сделав несколько шагов, она остановилась посреди комнаты как вкопанная: на больших креслах у камина, совершенно свернувшись, лежал Бранчевский и лукаво выглядывал из-за спинки. При первом движении Полиньки к двери он вскочил и, заграждая ей дорогу, шутливо сказал:
— Здравствуй, гордая красавица! А, а! ты ко мне в гости пришла?
Полинька побледнела. Бросив на него взгляд, полный гордости и достоинства, она строго сказала:
— Позвольте мне уйти отсюда; меня спрашивает ваша матушка; не удерживайте меня.
И она сделала шаг вперед. Он был так поражен ею, что невольно посторонился, но тотчас же засмеялся, опять заслонил ей дорогу и, раскрыв объятия, сказал:
— Я не мешаю тебе: иди!
Полинька повернулась и быстро пошла к другой двери. Молодой человек засмеялся.
— Ну, вот так лучше: прямо ко мне в спальню!
Полинька остановилась. В лице ее появилась страшная злоба.
— Чего вы хотите от меня? — спросила она.
— Послушай, ты так страшно смотришь, что я тебя боюсь.
И он притворно задрожал и сделал смешную гримасу, как будто хотел плакать.
Полинька невольно улыбнулась.
— А, ну вот! — радостно сказал Бранчевский. — Вот так ты гораздо лучше.
Полинька в ту же минуту сделала опять серьезное лицо и сказала:
— Если вы хотите, чтоб я улыбалась, то не удерживайте меня здесь. Я вам скажу откровенно, что ваш поступок со мною очень неблагороден. Я живу в вашем доме, у вас огромная дворня, и все уж знают, что я была у вас. Вам смешно! — сказала Полинька, заметив улыбку Бранчевского. — Мы, бедные люди, также имеем родных и знакомых, которым больно будет слышать…
— Боже мой, откуда ты научилась так говорить? — спросил Бранчевский.
— А откуда вы научились, — отвечала рассерженная Полинька, едва сдерживая слезы, — таким неблагородным вещам: приказывать лакеям обманом привести к вам бедную девушку, осрамить ее и, может быть, лишить последнего куска хлеба? откуда вы этому научились? Мы если сделаем что дурное, так у нас не было учителей…
В ту минуту послышался звонок. Бранчевский вздрогнул, изменился в лице и, указывая на дверь своей спальни, сказал:
— Войди в эту комнату: моя мать идет сюда!
По невольному движению страха Полинька кинулась было к двери, но вдруг воротилась, стала посреди комнаты и насмешливо смотрела на Бранчевского.
— Иди же скорей! — с сердцем сказал он.
— Нет, я не пойду! Зачем, мне прятаться? я не сама к вам пришла! — решительно заметила Полинька.
Бранчевский с удивлением посмотрел на Полиньку, с сердцем кинулся к столу, погасил свечи и, уходя из комнаты, сказал:
— Если не хочешь, чтоб тебя выгнали из дому, так оставайся здесь и не шевелись.