Отъезжающим за границу

Призвание "Свистка" широко: он должен услаждать слух почтенной публики, остающейся дома, и может сопровождать приличными звуками отъезжающих за границу. Он это понимает - но на последнее он решится только тогда, когда сам побывает в Европе и посмотрит, в какой мере и с какой стороны почтенные наши сограждане, там проживающие, заслуживают свиста. А между тем теперь все едет за границу; места в почтовых экипажах забраны за два месяца вперед; на пароходах давка. Не сказать ничего этим почтенным людям, покидающим отечество, а следовательно нуждающимся в утешении - было бы нехорошо. И мы очень рады, что подвернулся человек, который прислал нам свой "Первый шаг в Европу". Стихотворение, как видно, писано уже несколько лет тому назад, но благая мысль, руководившая почтенным автором, понятна без объяснений: ее можно перевесть известной нашей пословицей: "в чужой монастырь со своим уставом не ходят". Но не в мысли дело, в произведении, так написанном, могло бы и вовсе не быть мысли и все-таки оно было бы превосходно: так необыкновенна его форма! Это что-то Дантовское. Давно уже решено, что мы имеем великих писателей по всем отраслям и во всех родах, но русского Данта еще не было. Пушкин написал несколько подражаний Данту, но это не более как попытка. Майков несколько удачнее воспроизвел манеру Данта в своем "Отрывке" ⁴³; но пальму первенства в этом роде мы решительно отдаем автору "Первого шага". Жизненность содержания дает ему силу, пусть читатель сам судит...

ПЕРВЫЙ ШАГ В ЕВРОПУ

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Как дядю моего Ивана Ильича
Нечаянно сразил удар паралича,
В его наследственном имении Корсунском -

Я памятник ему воздвигнул сгоряча,
А души заложил в совете опекунском.

Мои домашние, особенно жена,
Пристали: "жизнь для нас на родине скучна";
Кто: "ангел!" кто: "злодей! вези нас за границу!"

Я крикнул старосту Ивана Кузмина,
Именье сдал ему и - укатил в столицу.

В столице, получив немедленно паспорт,
Я сел на пароход и уронил за борт
Горячую слезу, невольный дар отчизне...

"Утешься,-- прошептал нас увлекавший черт,--
Отраду ты найдешь в немецкой дешевизне".

И я утешился... И тут уж недолга
Развязка мрачная: минули мы брега
Священной родины, минули Свинемюнде,

Приехали в Берлин - и обрели врага
В Луизе-Августе-Фернанде-Кунигунде.

Так горничная тварь в гостинице звалась,
Но я предупредить обязан прежде вас,
Что Лидия - моя дражайшая супруга -

Ужасно горяча: как будто родилась
Под небом Африки; в ней дышат страсти юга!

В отечестве она не знала им узды:
Покорно ей вручив правления бразды,
Я скоро подчинил ей волю и рассудок

(В сочельник крошки в рот не брал я до звезды,
Хоть голоду терпеть не может мой желудок),

И всяк за мною вслед во всем ей потакал,
Противоречием никто не раздражал
Из опасенья слез, трагических истерик...

В гостиннице едва я умываться стал,
Вдруг слышу: Лидия бушует, словно Терек.

Я бросился туда. Вот что случилось с ней...
О ужас! о позор! В небрежности своей
Луиза Лидию, с дороги раздевая,

Царапнула слегка булавкой шею ей,
А Лидия моя, не долго размышляя...

Но что тут говорить? Тут нужны не слова,
Тут громы нужны бы... Недвижна, чуть жива
Стояла Лидия в какой-то думе новой.

Растрепана коса, поникла голова;
"На натиск пламенный ей был отпор суровый!..."⁴⁴

Слова моей жены: "О, друг, Иван Ильич!"
Мне вспомнились тогда: "Здесь грубость, мрак и дичь,
Здесь жить я не могу - вези меня в Европу!"

Ах! лучше б, душечка, в деревне девок стричь
Да надирать виски безгласному холопу! И
тяжко я вздохнул о родине моей...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Более нет ничего. Но судя по тому, что в начале означено: письмо первое, мы вправе надеяться продолжения. Жаль, что автор не выставил своего имени: любопытно бы знать, кому принадлежит такое дарование. Но, с другой стороны, как подумаешь, то увидишь, что он и не мог выставить имени. Он уже и так принес большую жертву гласности обнародованием факта, и таким образом, кроме литературного достоинства, произведение его имеет цену общественной заслуги.

"Свисток" радуется, что ему удалось напечатать такую вещь, в которой счастливо сочетались оба эти качества. 

Св. 5, с. 35--37. Автор вступительной части и послесловия - Н. А. Добролюбов. Автограф неизвестен. Цензорская корректура - в ПД (сохранилось лишь начало до слов "Первого шага" - стр. 140, строки 1--2 сн.). Автор стихотворения - Н. А. Некрасов. Автограф неизвестен. Перепечатано самим Некрасовым без введения и заключения и. с ошибочной датой "1861" в ССН (1874), с. 219--221. В этом издании не воспроизведен последний стих "И тяжко я вздохнул о родине моей" с двумя рядами точек, имеющими, по-видимому, цензурное происхождение. Вся статья как принадлежащая Некрасову помещена в ЛН, т. 49--50. М., 1949, с. 317, 319. Между тем на авторство Добролюбова указано в комментариях С. И. Пономарева в первом посмертном собрании сочинений Некрасова, подготовленном сестрой поэта А. А. Буткевич: "Добролюбов, редактор "Свистка", сопровождая пьесу примечанием, шутливо восхищался и формой его ("это что-то дантовское") и жизненностью содержания; он видел здесь и литературное достоинство и цену общественной заслуги" - ССН (1879), т. IV, с. CXXVIII. Этот комментарий не вызвал возражений Чернышевского, сделавшего ряд критических замечаний к изданию - ПССЧ, т. 1, с. 742--754 (см. Указатель С, с. 567--568).

⁴³ Пушкин написал несколько подражаний Данту ... Майков ... воспроизвел манеру Данта в своем "Отрывке".-- В посмертном издании сочинений Пушкина отрывок "В начале жизни школу помню я" (1830) был опубликован Жуковским вместе с "И нале мы пошли - и страх обнял меня" (1831--1832) - "вариациями на мотивы дантовского "Ада"", под приданным редактором заглавием "Подражания Данту" (Благой Д. Д. Пушкин и Данте. - "Дантовские чтения. 1973". М., 1973, с. 53). Стихотворение А. Н. Майкова "Отрывок из поэмы "Земная комедия" (Памяти Пушкина)", вызванное нападками на великого поэта Кс. Полевого, было опубликовано в составе "Заметок о журналах за ноябрь 1855 г." Некрасова (С, 1855, No 12, с. 271--284).

⁴⁴ "На натиск пламенный ей был отпор суровый!.." -- слегка видоизмененная строка из стихотворения Пушкина "К вельможе" (1830), где ею характеризуются взаимоотношения верхней и нижней палат английского парламента.