• Наши партнеры
    Fooddevices.ru - овощерезка промышленная.
  • Саша. Поэма.

    
    1
    
    Словно как мать над сыновней могилой,
    Стонет кулик над равниной унылой,
    
    Пахарь ли песню вдали запоет -
    Долгая песня за сердце берет;
    
    Лес ли начнется - сосна да осина...
    Не весела ты, родная картина!
    
    Что же молчит мой озлобленный ум?..
    Сладок мне леса знакомого шум,
    
    Любо мне видеть знакомую ниву -
    Дам же я волю благому порыву
    
    И на родимую землю мою
    Все накипевшие слезы пролью!
    
    Злобою сердце питаться устало -
    Много в ней правды, да радости мало;
    
    Спящих в могилах виновных теней
    Не разбужу я враждою моей.
    
    Родина-мать! я душою смирился,
    Любящим сыном к тебе воротился.
    
    Сколько б на нивах бесплодных твоих
    Даром не сгинуло сил молодых,
    
    Сколько бы ранней тоски и печали
    Вечные бури твои не нагнали
    
    На боязливую душу мою -
    Я побежден пред тобою стою!
    
    Силу сломили могучие страсти,
    Гордую волю погнули напасти,
    
    И про убитою Музу мою
    Я похоронные песни пою.
    
    Перед тобою мне плакать не стыдно,
    Ласку твою мне принять не обидно -
    
    Дай мне отраду объятий родных,
    Дай мне забвенье страданий моих!
    
    Жизнью измят я... и скоро я сгину...
    Мать не враждебна и к блудному сыну:
    
    Только что я ей объятья раскрыл -
    Хлынули слезы, прибавилось сил.
    
    Чудо свершилось: убогая нива
    Вдруг просветлела, пышна и красива,
    
    Ласковей машет вершинами лес,
    Солнце приветливей смотрит с небес.
    
    Весело въехал я в дом тот угрюмый,
    Что, осенив сокрушительной думой,
    
    Некогда стих мне суровый внушил...
    Как он печален, запущен и хил!
    
    Скучно в нем будет. Нет, лучше поеду,
    Благо не поздно, теперь же к соседу
    
    И поселюсь среди мирной семьи.
    Славные люди  - соседи мои,
    
    Славные люди! Радушье их честно,
    Лесть им противна, а спесь неизвестна.
    
    Как-то они доживают свой век?
    Он уже дряхлый, седой человек,
    
    Да и старушка не многим моложе.
    Весело будет увидеть мне тоже
    
    Сашу, их дочь... Недалеко их дом.
    Всё ли застану по-прежнему в нем?
    
            2
    
    Добрые люди, спокойно вы жили,
    Милую дочь свою нежно любили.
    
    Дико росла, как цветок полевой,
    Смуглая Саша в деревне степной.
    
    Всем окружив ее тихое детство,
    Что позволяли убогие средства,
    
    Только развить воспитаньем, увы!
    Эту головку не думали вы.
    
    Книги ребенку  - напрасная мука,
    Ум деревенский пугает наука;
    
    Но сохраняется дольше в глуши
    Первоначальная ясность души,
    
    Рдеет румянец и ярче и краше...
    Мило и молодо дитятко ваше,-
    
    Бегает живо, горит, как алмаз,
    Черный и влажный смеющийся глаз,
    
    Щеки румяны, и полны, и смуглы,
    Брови так тонки, а плечи так смуглы!
    
    Саша не знает забот и страстей,
    А уж шестнадцать исполнилось ей...
    
    Выспится Саша, поднимется рано,
    Черные косы завяжет у стана
    
    И убежит, и в просторе полей
    Сладко и вольно так дышится ей.
    
    Та ли, другая пред нею дорожка -
    Смело ей вверится бойкая ножка;
    
    Да и чего побоится она?..
    Всё так спокойно; кругом тишина,
    
    Сосны вершинами машут приветно,-
    Кажется, шепчут, струясь незаметно,
    
    Волны над сводом зеленых ветвей:
    "Путник усталый! бросайся скорей
    
    В наши объятья: мы добры и рады
    Дать тебе, сколько ты хочешь, прохлады".
    
    Полем идешь  - всё цветы да цветы,
    В небо глядишь - с голубой высоты
    
    Солнце смеется... Ликует природа!
    Всюду приволье, покой и свобода;
    
    Только у мельницы злится река:
    Нет ей простора... неволя горька!
    
    Бедная! как она вырваться хочет!
    Брызжется пеной, бурлит и клокочет,
    
    Но не прорвать ей плотины своей.
    "Не суждена, видно, волюшка ей,-
    
    Думает Саша, - безумно роптанье..."
    Жизни кругом разлитой ликованье
    
    Саше порукой, что милостив бог...
    Саша не знает сомненья тревог.
    
    Вот по распаханной, черной поляне,
    Землю взрывая, бредут поселяне -
    
    Саша в них видит довольных судьбой
    Мирных хранителей жизни простой:
    
    Знает она, что недаром с любовью
    Землю польют они потом и кровью...
    
    Весело видеть семью поселян,
    В землю бросающих горсти семян;
    
    Дорого-любо, кормилица-нива
    Видеть, как ты колосишься красиво,
    
    Как ты, янтарным зерном налита
    Гордо стоишь высока и густа!
    
    Но веселей нет поры обмолота:
    Легкая дружно спорится работа;
    
    Вторит ей эхо лесов и полей,
    Словно кричит:"Поскорей! поскорей!"
    
    Звук благодатный! Кого он разбудит,
    Верно, весь день тому весело будет!
    
    Саша проснется  - бежит на гумно
    Солнышка нет  - ни светло, ни темно,
    
    Только что шумное стадо прогнали.
    Как на подмерзлой грязи натоптали
    
    Лошади, овцы!.. Парным молоком
    В воздухе пахнет. Мотая хвостом,
    
    За нагруженной снопами телегой
    Чинно идет жеребеночек пегой,
    
    Пар из отворенной риги валит,
    Кто-то в огне там у печки сидит.
    
    А на гумне только руки мелькают
    Да высоко молотила взлетают,
    
    Не успевает улечься их тень.
    Солнце взошло - начинается день...
    
    Саша сбирала цветы полевые,
    С детства любимые, сердцу родные,
    
    Каждую травку соседних полей
    Знала по имени. Нравилось ей
    
    В пестром смещении звуков знакомых
    Птиц различать, узнавать насекомых.
    
    Время к полудню, а Саши всё нет.
    "Где же ты, Саша? простынет обед,
    
    Сашенька! Саша!.." С желтеющей нивы
    Слышатся песни простой переливы;
    
    Вот раздалося "ау" вдалеке;
    Вот над колосьями в синем венке
    
    Черная быстро мелькнула головка...
    "Вишь ты, куда забежала, плутовка!
    
    Э!... да никак колосистую рожь
    Переросла наша дочка!" - "Так что ж?"
    
    - "Что? ничего! понимай как умеешь!
    Что теперь надо, сама разумеешь:
    
    Спелому колосу  - серп удалой
    Девице взрослой  - жених молодой!"
    
    _ "Вот еще выдумал, старый проказник!"
    - "Думай не думай, а будет нам праздник!"
    
    Так рассуждая, идут старики
    Саше навстречу; в кустах у реки
    
    Смирно присядут, подкрадутся ловко,
    С криком внезапным: "Попалась, плутовка!"...
    
    Сашу поймают и весело им
    Свидеться с дитятком бойким своим...
    
    В зимние сумерки нянины сказки
    Саша любила. Поутру в салазки
    
    Саша садилась, летела стрелой,
    Полная счастья, с горы ледяной.
    
    Няня кричит:"Не убейся, родная!"
    Саша, салазки свои погоняя,
    
    Весело мчится. На полном бегу
    На бок салазки  - и Саша в снегу!
    
    Выбьются косы, растреплется шубка -
    Снег отряхает, смеется, голубка!
    
    Не до ворчанья и няне седой:
    Любит она ее смех молодой...
    
    Саше случалось знавать и печали:
    Плакала Саша, как лес вырубали,
    
    Ей и теперь его жалко до слез.
    Сколько тут было кудрявых берез!
    
    Там из-за старой, нахмуренной ели
    Красные грозды калины глядели,
    
    Там поднимался дубок молодой.
    Птицы царили в вершине лесной,
    
    Понизу всякие звери таились.
    Вдруг мужики с топорами явились -
    
    Лес зазвенел, застонал, затрещал.
    Заяц послушал - и вон побежал,
    
    В темную нору забилась лисица,
    Машет крылом осторожнее птица,
    
    В недоуменьи тащат муравьи
    Что ни попало в жилища свои.
    
    С песнями труд человека спорился:
    Словно подкошен, осинник валился,
    
    С треском ломали сухой березняк,
    Корчили с корнем упорный дубняк,
    
    Старую сосну сперва подрубали
    После арканом ее нагибали
    
    И, поваливши, плясали на ней,
    Чтобы к земле прилегла поплотней.
    
    Так, победив после долгого боя,
    Враг уже мертвого топчет героя.
    
    Много тут было печальных картин:
    Стоном стонали верхушки осин,
    
    Из перерубленной старой березы
    Градом лилися прощальные слезы
    
    И пропадали одна за другой
    Данью последней на почве родной.
    
    Кончились поздно труды роковые.
    Вышли на небо светила ночные,
    
    И над поверженным лесом  луна
    Остановилась, кругла и ясна,-
    
    Трупы деревьев недвижно лежали;
    Сучья ломались, скрипели, трещали,
    
    Жалобно листья шумели кругом.
    Так, после битвы, во мраке ночном
    
    Раненый стонет, зовет, проклинает.
    Ветер над полем кровавым летает -
    
    Праздно лежащим оружьем звенит,
    Волосы мертвых бойцов шевелит!
    
    Тени ходили по пням беловатым,
    Жидким осинам, березам косматым;
    
    Низко летали, вились колесом
    Совы, шарахаясь оземь крылом;
    
    Звонко кукушка вдали куковала,
    Да, как безумная, галка кричала,
    
    Шумно летая над лесом... но ей
    Не отыскать неразумных детей!
    
    С дерева комом галчата упали,
    Желтые рты широко разевали,
    
    Прыгали, злились. Наскучил их крик -
    И придавил их ногою мужик.
    
    Утром работа опять закипела.
    Саша туда и ходить не хотела,
    
    Да через месяц - пришла. Перед ней
    Взрытые глыбы и тысячи пней;
    
    Только, уныло повиснув ветвями,
    Старые сосны стояли местами,
    
    Так на селе остаются одни
    Старые люди в рабочие дни.
    
    Верхние ветви так плотно сплелися,
    Словно там гнезда жар-птиц завелися,
    
    Что, по словам долговечных людей,
    Дважды в полвека выводят детей.
    
    Саше казалось, пришло уже время:
    Вылетит скоро волшебное племя,
    
    Чудные птицы посядут на пни,
    Чудные песни споют ей они!
    
    Саша стояла и чутко внимала.
    В красках вечерних заря догорала -
    
    Через соседний несрубленный лес,
    С пышно-румяного края небес
    
    Солнце пронзалось стрелой лучезарной,
    Шло через пни полосою янтарной
    
    И наводило на дальний бугор
    Света и теней недвижный узор.
    
    Долго в ту ночь, не смыкая ресницы,
    Думает Саша: что петь будут птицы?
    
    В комнате словно тесней и душней.
    Саше не спится,- но весело ей.
    
    Пестрые грезы сменяются живо,
    Щеки румянцем горят не стыдливо,
    
    Утренний сон ее крепок и тих...
    Первые зорьки страстей молодых!
    
    Полны вы чары и неги беспечной,
    Нет еще муки в тревоге сердечной;
    
    Туча близка, но угрюмая тень
    Медлит испортить смеющийся день,
    
    Будто жалея... И день еще ясен...
    Он и в грозе будет чудно прекрасен,
    
    Но безотчетно пугает гроза...
    Эти ли детски живые глаза,
    
    Эти ли полные жизни ланиты
    Грустно поблекнут, слезами покрыты?
    
    Эту ли резвую волю во власть
    Гордо возьмет всегубящая страсть?...
    
    Мимо идите, угрюмые тучи!
    Горды вы силой! свободой могучи:
    
    С вами ли, грозные, вынести бой
    Слабой и робкой былинке степной?...
    
    3
    
    Третьего года, наш край покидая,
    Старых соседей моих обнимая,
    
    Помню, пророчил я Саше моей
    Доброго мужа, румяных детей,
    
    Долгую жизнь без тоски и страданья...
    Да не сбылися мои предсказанья!
    
    В страшной беде стариков я застал.
    Вот что про Сашу отец рассказал:
    
    "В нашем соседстве усадьба большая
    Лет уже сорок стояла пустая;
    
    В третьем году наконец прикатил
    Барин в усадьбу и нас посетил,
    
    Именем: Лев Алексеич Агарин,
    Ласков с прислугой, как будто не барин,
    
    Тонок и бледен. В лорнетку глядел,
    Мало волос на макушке имел.
    
    Звал он себя перелетною птицей:
    "Был, - говорит, - я теперь за границей ,
    
    Много видал я больших городов,
    Синих морей и подводных мостов -
    
    Всё там приволье, и роскошь, и чудо,
    Да высылали доходы мне худо.
    
    На пароходе в Кронштадт я пришел,
    И надо мной всё кружился орел,
    
    Словно прочил великую долю".
    Мы со старухой дивилися вволю,
    
    Саша смеялась, смеялся он сам...
    Начал  он часто похаживать к нам,
    
    Начал гулять, разговаривать с Сашей
    Да над природой подтрунивать нашей -
    
    Есть-де на свете такая страна,
    Где никогда не проходит весна,
    
    Там и зимою открыты балконы,
    Там поспевают на солнце лимоны,
    
    И начинал, в потолок посмотрев,
    Грустное что-то читать нараспев.
    
    Право, как песня слова выходили.
    Господи! сколько они говорили!
    
    Мало того: он ей книжки читал
    И по-французски ее обучал.
    
    Словно брала их чужая кручина,
    Всё рассуждали: какая причина,
    
    Вот уж который теперича век
    Беден, несчастлив и зол человек?
    
    Но,- говорит,  - не слабейте душою:
    Солнышко правды взойдет над землею!
    
    И в подтвержденье надежды своей
    Старой рябиновкой чокался с ней.
    
    Саша туда же - отстать-то не хочет -
    Выпить не выпьет, а губы обмочит;
    
    Грешные люди - пивали и мы.
    Стал он прощаться в начале зимы:
    
    "Бил, - говорит, - я довольно баклуши,
    Будьте вы счастливы, добрые души,
    
    Благословите на дело... пора!"
    Перекрестился - и съехал с двора...
    
    В первое время печалилась Саша,
    Видим: скучна ей компания наша.
    
    Годы ей, что ли, такие пришли?
    Только узнать мы ее не могли:
    
    Скучны ей песни, гаданья и сказки.
    Вот и зима! - да не тешат салазки.
    
    Думает думу, как будто у ней
    Больше забот, чем у старых людей.
    
    Книжки читает, украдкою плачет.
    Видели: письма всё пишет и прячет.
    
    Книжки выписывать стала сама -
    И наконец набралась же ума!
    
    Что ни спроси, растолкует, научит,
    С ней говорить никогда не наскучит;
    
    А доброта... Я такой доброты
    Век не видал, не увидишь и ты!
    
    Бедные все ей приятели-други:
    Кормит, ласкает и лечит недуги.
    
    Так девятнадцать ей минуло лет.
    Мы поживаем - и горюшка нет.
    
    Надо же было вернуться соседу!
    Слышим: приехал и будет к обеду.
    
    Как его весело Саша ждала!
    В комнату свежих цветов принесла;
    
    Книги свои уложила исправно,
    Просто оделась, да так-то ли славно;
    
    Вышла навстречу - и ахнул сосед!
    Словно оробел. Мудреного нет:
    
    В два-то последние года на диво
    Сашенька стала пышна и красива,
    
    Прежний румянец в лице заиграл.
    Он же бледней и плешивее стал...
    
    Всё, что ни делала, что ни читала,
    Саша тотчас же ему рассказала;
    
    Только не впрок угожденье пошло!
    Он ей перечил, как будто назло:
    
    "Оба тогда мы болтали пустое!
    Умные люди решили другое,
    
    Род человеческий низок и зол".
    Да и пошел! и пошел! и пошел!..
    
    Что говорил - мы понять не умеем,
    Только покоя с тех пор не имеем:
    
    Вот уж сегодня семнадцатый день
    Саша тоскует и бродит как тень!
    
    Книжки свои то читает, то бросит,
    Гость навестит, так молчать его просит.
    
    Был он три раза; однажды застал
    Сашу за делом: мужик диктовал
    
    Ей письмецо, да какая-то баба
    Травки просила - была у ней жаба.
    
    Он поглядел и сказал нам шутя:
    "Тешится новой игрушкой дитя!"
    
    Саша ушла - не ответила слова...
    Он было к ней; говорит: "Нездорова".
    
    Книжек прислал - не хотела читать
    И приказала назад отослать.
    
    Плачет, печалится, молится богу...
    Он говорит: "Я собрался в дорогу" -
    
    Сашенька вышла, простилась при нас,
    Да и опять наверху заперлась.
    
    Что ж?.. он письмо ей прислал. Между нами:
    Грешные люди, с испугу мы сами
    
    Прежде его прочитали тайком:
    Руку свою предлагает он в нем.
    
    Саша сначала отказ отослала,
    Да уж потом нам письмо показала.
    
    Мы уговаривать: чем не жених?
    Молод, богат, да и нравом-то тих.
    
    "Нет, не пойду", А сама неспокойна;
    То говорит: "Я его недостойна" -
    
    То: "Он меня недостоин: он стал
    Зол и печален и духом упал!"
    
    А как уехал, так пуще тоскует,
    Письма его потихоньку целует!
    
    Что тут такое? Родной, объясни!
    Хочешь, на бедную Сашу взгляни.
    
    Долго ли будет она убиваться?
    Или уже ей не певать, не смеяться,
    
    И погубил он бедняжку навек?
    Ты нам скажи: он простой человек
    
    Или какой чернокнижник-губитель?
    Или не сам ли он бес-искуситель?.."
    
    4
    
    Полноте, добрые люди, тужить!
    Будете скоро по-прежнему жить:
    
    Саша поправится - бог ей поможет.
    Околдовать никого он не может:
    
    Он... не могу приложить головы,
    Как объяснить, чтобы поняли вы...
    
    Странное племя, мудреное племя
    В нашем отечестве создало время!
    
    Это не бес, искуситель людской,
    Это, увы!  - современный герой!
    
    Книги читает да по свету рыщет -
    Дела себе исполинское ищет,
    
    Благо наследье богатых отцов
    Освободило от малых трудов,
    
    Благо идти по дороге избитой
    Лень помешала да разум развитый.
    
    "Нет, я души не растрачу моей
    На муравьиной работе людей:
    
    Или под бременем собственной силы
    Сделаюсь жертвой ранней могилы,
    
    Или по свету звездой пролечу!
    Мир, - говорит, - осчастливить хочу!"
    
    Что ж под руками, того он не любит,
    То мимоходом без умыслу губит.
    
    В наши великие, трудные дни
    Книги не шутка: укажут они
    
    Всё недостойное, дикое, злое,
    Но не дадут они сил на благое,
    
    Но не научат любить глубоко...
    Дело веков поправлять не легко!
    
    В ком не воспитано чувство свободы,
    Тот не займет его; нужны не годы -
    
    Нужны столетия, и кровь, и борьба,
    Чтоб человека создать из раба.
    
    Всё, что высоко, разумно, свободно,
    Сердцу его и доступно и сродно,
    
    Только дающая силу и власть,
    В слове и деле чужда ему страсть!
    
    Любит он сильно, сильней ненавидит,
    А доведись - комара не обидит!
    
    Да говорят, что ему и любовь
    Голову больше волнует - не кровь!
    
    Что ему книга последняя скажет,
    То на душе его сверху и ляжет:
    
    Верить, не верить - ему всё равно,
    Лишь бы доказано было умно!
    
    Сам на душе ничего не имеет,
    Что вчера сжал, то сегодня и сеет;
    
    Нынче не знает, что завтра сожнет,
    Только наверное сеять пойдет.
    
    Это в простом переводе выходит,
    Что в разговорах он время проводит;
    
    Если ж за дело возьмется - беда!
    Мир виноват в неудаче тогда;
    
    Чуть поослабнут нетвердые крылья,
    Бедный кричит: "Бесполезны усилья!"
    
    И уж куда как становится зол
    Крылья свои опаливший орел...
    
    Поняли?.. нет!.. Ну, беда небольшая!
    Лишь поняла бы бедняжка больная.
    
    Благо теперь догадалась она,
    Что отдаваться ему не должна,
    
    А остальное всё сделает время.
    Сеет он все-таки доброе семя!
    
    В нашей степной полосе, что ни шаг,
    Знаете вы, - то бугор, то овраг.
    
    В летнюю пору безводны овраги,
    Выжжены солнцем, песчаны и наги,
    
    Осенью грязны, не видны зимой,
    Но погодите: повеет весной
    
    С теплого края, оттуда, где люди
    Дышат вольнее - в три четверти груди, -
    
    Красное солнце растопит снега,
    Реки покинут свои берега, -
    
    Чуждые волны кругом разливая,
    Будет и дерзок и полон до края
    
    Жалкий овраг... Пролетела весна -
    Выжжет опять его солнце до дна,
    
    Но уже зреет на ниве поемной,
    Что оросил он волною заемной,
    
    Пышная жатва. Нетронутых сил
    В Саше так много сосед пробудил...
    
    Эх! говорю я хитро, непонятно!
    Знайте и верьте, друзья: благодатна
    
    Всякая буря душе молодой -
    Зреет и крепнет душа под грозой.
    
    Чем неутешнее дитятко ваше,
    Тем встрепенется светлее и краше:
    
    В добрую почву упало зерно -
    Пышным плодом отродится оно!
    
    (1854-1855)

    Примечания

    Печатается но Ст 1873, т. I, ч. 2, с. 47--77, с восстановлением ст. 449--452 по корректуре ИРЛИ и уточнением ст. 452 по вставке в Экз. Ефремова 1861, совпадающей с копией М. Л. Михайлова (разыскать эту копию, по которой К. И. Чуковский печатал ст. 452 в изданиях Некрасова, начиная со Ст 1920, не удалось; см. ссылку на нее: ПССт 1934--1937, т. I, с 696--697).

    Впервые опубликовано: С, 1856, No 1 (ценз. разр. - 31 дек. 1855 г. и 5 янв. 1856 г.), с. 123--140, с посвящением: "И--у Т--ву" (т. е. Ивану Тургеневу) и подписью: "Н. Некрасов" (перепечатано: Ст 1856; ст. 177--232: Для легкого чтения, т. II. Под ред. Н. А. Некрасова. СПб., 1856, под заглавием: "Срубленный лес (отрывок)" и с подписью: "Н. Некрасов").

    В собрание сочинений впервые включено: Ст 1856, с посвящением: "И.... ву Т.... ву" (перепечатано: 2-я часть всех последующих прижизненных изданий "Стихотворений", без посвящения).

    Автографы, без заглавий и деления на главы,-- ГБЛ (Зап. тетр. No 3) и ЦГАЛИ (Зап. тетр. ЦГАЛИ).

    Более ранними являются автографы в Зап. тетр. No 3: план (прозаический набросок карандашом, л. 39 об.) и ряд стихотворных текстов. В плане намечено содержание главы 2 (значительно отличающееся от реализованного в поэме), глав 3 и 4. Оно развито в стихотворных текстах, из которых следует выделить две первоначальные (черновые) редакции поэмы. А. Я. Максимович квалифицировал их как "схематическую запись III главы" и "первую авторскую сводку III главы" (см.: ПСС, т. I, с. 464--472), однако в них представлены также эпизод из будущей главы 2 (см.: Другие редакции и варианты, с. 276--277, стихи "А как бывало с горы ледяной..." и след.) и - отчасти - глава 4.

    Первая черновая редакция записана карандашом, наспех, с многочисленными пропусками, недописанными словами и недоработанными стихами, от конца тетради к началу (л. 37 об. - 33 об.).

    Вторая черновая редакция состоит из двух фрагментов. Первый, более крупный фрагмент - сводка глав 2 и 3 (л. 62--69). Вначале поэт записал чернилами стихи, относящиеся к началу главы 3, от слов "В нашем соседстве усадьба большая..." до слов "Это - она..." (л. 62 и об.), оставив недописанные строчки и места для вставок; затем подправил текст карандашом и, закончив строку "Это - она" словами "[говорила] называла - стихи...", карандашом же написал продолжение (л. 62 об. - 64 об.); переписав этот карандашный отрывок чернилами, вновь выправил его карандашом (л. 65--67 об.); конец первого фрагмента (л. 67 об. --69) также писан карандашом. Последние шесть двустиший первого фрагмента ("А как уехал..." и т. д., л. 68 об. - 69) отчасти варьируются в начале второго фрагмента, представляющего собой сводку конца главы 3 и главы 4. Таким образом, второй фрагмент является непосредственным продолжением первого. Записан второй фрагмент карандашом, начерно (л. 12 об. - 13 об.).

    Кроме этих двух черновых редакций поэмы, в Зап. тетр. No 3 содержатся отдельные стихотворные (преимущественно карандашные) наброски. Они по большей части отражают промежуточную стадию работы между обеими редакциями, однако вполне вероятно, что некоторые наброски были сделаны еще до работы над первой редакцией, а иные - после работы над второй редакцией. Поскольку хронология написания отдельных набросков не поддается точному определению, они приведены в разделе "Другие редакции и варианты" (с. 286--292) в последовательности стихов, к которым относятся. Не воспроизводятся мелкие наброски, совпадающие с окончательным текстом (ст. 164 - см. л. 26; ст. 405--408 - см. л. 37 об.; ст. 465--468 - см. л. 19).

    Следующий этап работы над поэмой представлен в Зап. тетр. ЦГАЛИ. Здесь содержится третья черновая редакция поэмы в составе глав 2, 3, 4, {Вычленение из этого автографа "второй авторской сводки III главы" (см.: ПСС, т. I, с. 472--476) не представляется оправданным.} писанная первоначально чернилами, с последующей правкой и вставками чернилами и карандашом (л. 10--16 об.). В некоторых стихах этой редакции героиня поэмы получает имя Саша (в первых двух редакциях она везде названа Улей). Под последним стихом поэмы ("Пышным плодом отродится оно!..") - дата: "1 мая <1855 г.>" (год определяется по положению автографа в Зап. тетр. ЦГАЛИ). Это не дата завершения работы над поэмой: она выставлена под текстом, еще далеким от окончательного. Пометив эту дату, Некрасов записывает часть главы 3 (л. 17 и об.), без правки, со знаком, указывающим место вставки на л. 14 об. Затем он пишет (чернилами, почти без правки) новый беловой вариант начала главы 4 (л. 19 и об.).

    Наиболее ранний дошедший до нас полный текст поэмы - в корректуре, назначавшейся для "Современника" (ИРЛИ, 21120). Авторская правка в этой корректуре имеет как стилистический, так и цензурный характер. На последнем листе - помета Некрасова, обращенная к наборщикам: "NB. Последние восемь стихов править по корректуре г. Бекетова: "Эх!" и прочее". Помета показывает, что цензурная правка была сделана в связи с замечаниями цензора В. Н. Бекетова; однако в последних восьми стихах вариантов нет. Посвящение "И--у Т--ву" вписано чернилами. Под текстом корректуры печатная подпись: "Н. Некрасов".

    Сохранилась также корректура "Саши", назначавшаяся для Ст 1856 (Кор. Кетчера), - ГИМ.

    Поскольку поэма была опубликована в искаженном цензурою виде, получили распространение списки и печатные экземпляры с различными поправками и вставками. Некоторые из этих экземпляров имеют авторскую правку (Кор. Кетчера и Экз. авт. ГБЛ - cм.: Другие редакции и варианты, с. 305 и 309). В Экз. авт. ГБЛ и в ряде других представлены разночтения текста, степень авторитетности которых неясна. Назовем следующие источники: Дневник Афанасьева, {Дневник А. Н. Афанасьева хранится в ЦГАОР (ф. 279, оп. 1, No 1060).} Список Модзалевского, Экз. Васильковского, Экз. Гербеля, Экз. Зеленого, Экз. ИРЛИ б, Экз. Лазаревского, Экз. Музея Н, Экз. Чуковского. Разночтения "Саши" по Дневнику Афанасьева опубликованы С. Г. Лазутиным (см.: Лазутин С. Г. К истории создания романа "Тонкий человек" и поэмы "Саша" Н. А. Некрасова. - В кн.: Вопросы литературы и фольклора. Воронеж, 1972, с. 19--20); разночтения по Экз. Зеленого (местонахождение которого нам установить не удалось) печатаются по копии С. А. Рейсера (Ленинград).

    В конце 1850-х гг., в период цензурных репрессий, обрушившихся на Ст 1856, поэму переписывали в составе этого издания и отдельно. Список, принадлежавший Д. И. Менделееву, имел пометку: "Январск<ая> книжка "Соврем<енника>" 1856" (Музей Д. И. Менделеева при ЛГУ, шифр: П. А. 11.1.6).

    Поэма числится в автографе Некрасова - списке, относящемся к весне или лету 1856 г. (в нем названо стихотворение "Княгиня", созданное в марте 1856 г.): "Внимая войне. Давно, отвергнутый тобою>. Княг<иня>. Саша. Вино. Мои детские <годы>. Прекр<асная партия>. Демон" (Зап. тетр. No 2, л. 43 об.). Это не перечень стихотворений 1855 г., как полагал К. И. Чуковский (см.! ПСС, т. I, с. 570), а список стихотворений разных лет, намечавшихся Некрасовым к включению в Ст 1856.

    Под текстом поэмы Некрасов в своих изданиях (начиная со Ст 1861) выставлял дату: "1852--1855". - Однако дошедшие до нас материалы позволяют сомневаться в том, что работа над поэмой была начата в 1832 г. (возможно, что это дата возникновения замысла). 30 июня - 1 июля 1855 г. Некрасов писал И. С. Тургеневу: "Помнишь, на охоте как-то прошептал я тебе начало рассказа в стихах - оно тебе понравилось; весной нынче в Ярославле я этот рассказ написал, и так как это сделано единственно по твоему желанию, то и посвятить его желаю тебе...". Вместе с Тургеневым Некрасов охотился в двадцатых числах июля 1854 г. в имении А. В. Дружинина Чертово (см. об этом в дневнике Дружинина, хранящемся в ЦГАЛИ, ф. 167, оп. 3, No 108, л. 151), а в двадцатых числах сентября и в самом начале (до 4-го) октября в Спасском (см.: Тургенев, Письма, т. И, с. 226--227, 533). К тому времени была написана лишь небольшая часть поэмы - "начало рассказа в стихах". Возможно, это были стихи о приезде Агарина в поместье, которые Некрасов многократно переделывал (см.: Другие редакции и варианты, с. 270, 274, 293). Слова же Некрасова "весной нынче в Ярославле я этот рассказ написал" несомненно относятся к трем черновым редакциям, содержащимся в Зап. тетр. No 3 и Зап. тетр. ЦГАЛИ (см. выше). В Солд. тетр. поэма не вошла; поскольку Солд. тетр., куда были включены все лучшие стихотворения поэта, была передана Некрасовым К. Т. Солдатенкову для издания 7 июня 1855 г., очевидно, что к тому времени работа над "Сашей" еще не была завершена. Извещение о предстоящей публикации поэмы в "Современнике" появилось на обложке No 11 и 12 журнала за 1855 г. 26 декабря 1855 г. Некрасов читал "Сашу" А. Н. Майкову, который в своем дневнике упоминает две части поэмы: первую, соответствующую главе 2 окончательного текста, и вторую, соответствующую главам 3 и 4 (см.: Мельгунов В. В. К творческой истории поэмы Некрасова "Саша" (Страничка из дневника Аполлона Майкова). - РЛ, 1977, No 3, с. 101--102). Глава 1, представляющая собою лирическое вступление к поэме, была создана, видимо, лишь в конце декабря 1855 г., но не позже самого начала января 1856 г.: известно, что ко 2 января поэма была оттиснута в корректуре и запрещена цензором В. Н. Бекетовым (см. ниже), а 5 января разрешена им же,-- очевидно, по указанию министра народного просвещения А. С. Норова. Таким образом, поэма была написана между летом 1854 г. (раньше могли существовать лишь какие-нибудь небольшие наброски) и концом 1855 г., причем основная часть работы над ней приходится на весну 1855 г.

    Первая публикация поэмы (в "Современнике") натолкнулась на цензурные препятствия. Поэма была запрещена (очевидно, С. -Петербургским цензурным комитетом по представлению цензора В. Н. Бекетова). Однако Некрасов не отказался от намерения опубликовать ее. По просьбе поэта Ег. П. Ковалевский 2 января 1856 г. посетил возглавлявшего цензурное ведомство министра народного просвещения А. С. Норова и, не застав его дома, оставил корректуру "Саши" и записку: "Будьте правосудны и терпеливы, как всегда, потрудитесь прочесть это стихотворение Некрасова и скажите, можно ли запретить его, а между тем оно запрещено" (ЦГИА СССР, ф. 772, оп. 1, 1856 г., No 3766, л. 2). Существуют сведения, что одновременно о напечатании "Саши" хлопотал И. А. Гончаров (см. указанную М. В. Теплинским запись в дневнике С. И. Смирновой-Сазоновой - ИР ЛИ, ф. 285, No 2, л. 95).

    В результате "Саша" появилась в "Современнике", но с большими цензурными искажениями, которые зафиксированы в корректуре ИРЛИ. Несмотря на это, первопечатный текст поэмы привлек внимание наблюдавшего за "Современником" чиновника особых поручений Н. Родзянко, который 23 февраля 1856 г. доносил А. С. Норову: "Это стихотворение, в отношении его буквального смысла, представляется во многих местах весьма темным; из них наиболее непонятные и резкие, при которых я поставил знаки ? и N3, могут невольно увлечь читателей к невыгодному толкованию оных" (Гаркави А. М. Некрасов и цензура. - Некр. сб., II, с. 451). Однако А. С. Норов, лично причастный к дозволению "Саши", оставил этот рапорт без последствий.

    Цензурный характер некоторых вариантов корректур и прижизненных публикаций (см.: Другие редакции и варианты, с. 305--310) нуждается в пояснении. Ст. 15--16 ("Спящих в могилах виновных теней Не разбужу я враждою моей") были вычеркнуты цензурой, так как в них содержался намек на Николая I, умершего 18 февраля 1855 г. Позже, когда Некрасов вновь представил эти стихи к публикации, член Главного управления цензуры Ф. Бюлер писал (в донесении от 30 октября 1859 г.), что они могут "подать повод к весьма предосудительным толкованиям" (Mazon. A. Un maitre du roman russe Ivan Contcharov. Paris, 1914, p. 399). В ст. 303--305 "нецензурным" был образ орла, будто бы пророчившего Агарину великую долю ("государственный орел" - герб царской России). Особенно "крамольными" считались ст. 449--452 (о "чувстве свободы", о "крови и борьбе"),-- они, как указывалось выше, опубликованы лишь в советское время. В вариантах ст. 39, 490] а также в ст. 100, 453, 490 "запретными" были слова "воля", "свобода" и производные от них. В первоначальных вариантах ст. 39 ("Воздухом вольным повеяло с гор"), ст. 326 ("Солнышко правды взойдет и над нами") и ст. 489--490 (о "теплом крае", "где люди Дышат вольнее всей силою груди"), видимо, заключались намека на события европейских революций 1848 г. Некрасов не вернулся к этим вариантам, надо полагать, не только из-за цензурных препятствий, но и потому, что его отношение к Европе, где восторжествовали капиталистические порядки, могло измениться; показательно, что ст. 490 ("Дышат вольнее всей силою груди") он в конце концов переделал так: "Дышат вольнее - в три четверти груди".

    Герой поэмы Агарин во многом напоминает тургеневского Ру-дина: оба они фразеры, "лишние люди" из дворянской среды. В связи с этим С. С. Дудышкия даже объявил в своей статье, будто в Агарине читатели "нашли того же Рудина, только переложенного в стихи" ("Стихотворения Н. Некрасова". - ОЗ, 1861, No 12, с. 87). Впоследствии (в 1879 г.) и сам Тургенев утверждал, что "Саша" написана под влиянием "Рудина" (Тургенев, Соч., т. XII, с. 304). Между тем "Рудип" был опубликован одновременно с "Сашей" - в No 1 "Современника" за 1856 г. Написан же "Рудин" был между 5 июня и 24 июля 1855 г., т. е. после глав 3 и 4 "Саши", в которых выведен Агарин. Таким образом, версия, будто "Саша" возникла как "переложение в стихи" тургеневского романа, несостоятельна. Возможно лишь, что какие-то предварительные разговоры о типе "лишнего человека", имевшие место между Некрасовым и Тургеневым до написания "Саши" и "Рудина", отразились как в поэме, так и в романе. Такое предположение подкрепляется тем, что в черновых редакциях поэмы Агарин был наделен положительными чертами ("Это прекрасный и вечный ребенок..."), еще более сближавшими его с Рудиным. Примечательно также, что в плане и в черновых редакциях поэмы был намечен впоследствии устраненный Некрасовым образ жениха Саши, соответствующий Волынцеву (жениху Натальи) в тургеневском романе (см.: Гаркави А. М. Поэма Некрасова "Саша". - Некр. сб., II, с. 153-- 160; Маслов В. С. Некрасов и Тургенев. К вопросу о литературных взаимоотношениях ("Саша" и "Рудин"). - О Некр., вып. III, с. 136-154).

    Временем действия в поэме, очевидно, является конец 1840 - начало 1850-х гг., когда многие из либерально настроенных дворян под впечатлением европейских революций 1848--1849 гг. отрекались от социалистических устремлений (см. примечания в кн.: Некрасов Н. А. Стихотворения, т. II. Л., 1956, с. 315--316; Бухштаб Б. Я. Проблемы изучения поэмы Некрасова "Саша". - Изв. АН СССР, сер. лит. и яз., 1971, т. XXX, вып. 5, с. 440--452). Такое определение времени действия подтверждается отмеченными выше намеками на европейские события. Ошибочным является мнение Б. Я. Бухштаба, что, поскольку в то время, к которому относится действие в поэме, резкой дифференциации между либералами и демократами еще не было, к прототипам Агарина могут быть отнесены А. И. Герцен и Н. П. Огарев (см. указ. статью, 451--452): Герцен и Огарев испытали в конце 1840-х гг. лишь временное разочарование (и ко времени создания поэмы уже его преодолели), Агарин же - человек, отказавшийся от демократических воззрений. Этими прототипами могли быть скорее такие люди, как казанский помещик Г. М. Толстой (см.: Чуковский К. Григорий Толстой и Некрасов. - В кн.: Чуковский К. И. Собр. соч. в 6-ти т., т. V. М., 1967), П. В. Анненков, всякого рода случайные "попутчики" Белинского, о которых Некрасов в черновиках поэмы "В. Г. Белинский" писал: "Его соратники смирялись И в подлецов преображались" (см.: Другие редакции и варианты, с. 267).

    Отнеся действие к недавнему времени, Некрасов указывал, что политическое ренегатство и раньше было характерно для либералов; но в то же время образ Агарина определенно проецировался на современность; одним из ключевых в этом смысле является стих "Это, увы! - современный герой!". Поэма в основном была написана весной 1855 г., т. е. в период уже начавшегося общественного подъема и явно наметившегося расхождения между демократами и либералами. С быстрым формированием нового типа русского либерала связано изменение оценки Агарина самим автором в процессе работы над поэмой - от снисходительной в черновых редакциях до несомненно отрицательной в окончательном тексте.

    Одним из непосредственных литературных предшественников Агарина был Левин, персонаж повести А. В. Станкевича "Идеалист", которую Некрасов подробно разобрал в рецензии на альманах "Комета" (1851); уже в этой рецензии наметилось скептическое отношение к "лишним людям", более полно впервые в русской литературе воплотившееся в образе Агарина (см.: "Это, увы,-- современный герой...". Неизвестная статья Н. А. Некрасова. Публ. М. Блинчевской. - ЛГ, 1971, 26 мая, No 22, а также указанную выше статью С. Г. Лазутина). В "Саше" Некрасов использовал образ "лишнего человека" для обличения либералов - концепция, получившая через несколько лет теоретическое обоснование в статьях Чернышевского ("Русский человек на rendez-vous", 1858) и Добролюбова ("Что такое обломовщина?", 1859).

    Агарину Некрасов противопоставил Сашу, подлинную представительницу демократически настроенной молодежи 1850-х гг. Саша - новый тип передовой русской женщины. В отличие от пушкинской Татьяны, с которой у нее много сходного, она не мыслит своего замужества без общности идейных устремлений. Стремясь принести посильную пользу крестьянам, она вступает на путь общественного служения (подробно об этом см.: Колесникова Л. И. О народности поэмы Некрасова "Саша". (Саша и Татьяна). - Некр. и его вр., вып. 1, с. 43--50).

    В образе Саши Некрасов отразил черты передовых женщин, с которыми он общался,-- таких, как О. С. Чернышевская, А. Я. Панаева и др. Ссылаясь на Некрасова, Чернышевский писал О. С. Чернышевской (7 июля 1888 г.), что она послужила поэту прототипом для ряда женских образов, в том числе для Саши (см.: Чернышевский, т. XIV, с. 701). В ПСС (видимо, по указанию К. И. Чуковского) рядом с текстом поэмы помещен портрет А. Я. Панаевой (см. т. I, между с. 128 и 129).

    В русской литературе Саша предвещала передовых шестидесятниц - героинь И. С. Тургенева, В. А. Слепцова, Н. Г. Чернышевского.

    Поэма вызвала у современников многочисленные отклики, в подавляющем большинстве сочувственные.

    Однако литераторы и читатели, не принадлежавшие к демо кратическому лагерю, оценивали ее односторонне. В их отзывах--две основные тенденции: во-первых, восхищение отдельными пестами поэмы (особенно описаниями природы); во-вторых, утверждение, будто в поэме выражены "примиренческие" настроения поэта, его отказ от гражданского направления в литературе.

    Наиболее ранний из дошедших до нас отзывов - в вышеупомянутой дневниковой записи А. Н. Майкова от 26 декабря 1855 г. Давая поэме исключительно высокую оценку ("лучшая его (Некрасова,-- Ред.) вещь и во всей современной поэзии"), Майков эту оценку локализовал таким образом: "Лучшая часть ее первая. Жизнь молодой девушки в деревне и лес". Тут же Майков высказал предположение, что поэмой "как бы оправдалось" его, Майкова, стихотворное послание "Н. А. Некрасову", написанное двумя годами раньше и представляющее собою отклик на стихотворение Некрасова "Муза" (РЛ, 1977, No 3, с. 101). В этом послании Майков, как известно, призывал Некрасова отказаться от "злобы и вражды" и обратиться к умиротворяющей теме родной природы (см. публикацию С. А. Рейсера в ЛН, т. 49--50, с. 614--617).

    3 февраля 1856 г., вскоре после выхода No 1 "Современника" с текстом поэмы, В. П. Боткин писал Некрасову из Москвы: ""Саша" твоя здесь всем очень понравилась, даже больше, чем понравилась: об ней отзываются с восторгом" (ГМ, 1916, No 9, с. 182). Говоря о "восторгах" москвичей, Боткин, возможно, имел в виду отзывы славянофилов. 7 февраля 1856 г. С. Т. Аксаков писал Тургеневу: "В последних стихах его (т. е. в "Саше",-- Ред.) так много истины и поэзии, глубокого чувства и простоты, что я поражен ими, ибо прежде не замечал ничего подобного в его стихах" (Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 14. СПб., 1900, с. 353). К. С. Аксаков в. журнальной статье очень резко отозвался об обличительном направлении некрасовской поэзии, которому он противопоставил "Сашу": "Некоторые из прежних его стихотворений пропитаны едким цинизмом картин и чувств <...> В стихотворении его "Саша" и других является танже сила выражения и сила чувства, но очищенная и движимая иными, лучшими стремлениями" (Аксаков К. Обозрение современной литературы. - Рус. беседа, 1857, No 1, отдел "Обозрения", с. 8--9).

    Позже славянофильское понимание поэмы развил А. А. Григорьев в статье 1862 г. о втором издании "Стихотворений" Некрасова. Утверждая, что Некрасов в поэме отказался от обличения ("Сердце поэта устало питаться злобою..." и т. д.), критик в то же время подчеркнул близость Некрасова к "почве", сказавшуюся и в замечательных картинах русской природы, и в складе речи, от которой "веет народным духом" (Григорьев А. Литературная критика. М., 1967, с. 487, 488).

    Близка к славянофильской была оценка поэмы деятелями "чистою искусства", которые восхищались мастерством Некрасова, особенно в картинах природы, и также усматривали в поэме отход Некрасова от "обличительного" направления. В анонимной (видимо, принадлежавшей А. В. Дружинину) рецензии "Библиотеки для чтения" на второй том сборника "Для легкого чтения" (1856), где был перепечатан отрывок из "Саши" под заглавием "Срубленный лес", говорилось: "... Отрывок этот, по нашему мнению, составляет лучшее украшение всей поэмы <...> Полнотой, свежестью и поэтической зоркостью отличаются эти строки <...> Поэт сохранил в душе своей и физиономию нахмуренной ели, и старой сосны, и стон верхушек осин - и трупы поверженных деревьев вдруг живо стали перед ним, и даже тонкие тени, заходившие по пням беловатым, не ускользнули, не забежали в сторону от впечатлительного его глаза... Зорко и тонко, со всеми мелочами охватил он прелестнейшую картину, достойную первостатейного мастера" (БдЧ, 1856, No 9, "Литературная летопись", с. 20, 22).

    Л. Н. Толстой, который в ту пору вслед за Дружининым выступал против "дидактизма" и "злости" в литературе, писал Некрасову 2 июля 1856 г.: "... человек желчный и злой не в нормальном положении. Человек любящий - напротив, и только в нормальном положении можно сделать добро и ясно видеть вещи. Поэтому ваши последние стихи мне нравятся, в них грусть и любовь, а не злоба, т. е. ненависть. А злобы в путном человеке никогда нет и в вас меньше, чем в ком-нибудь другом" (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Сер. 3. Письма, т. 60. М., 1949, с. 75). Не согласившись с Толстым, Некрасов в ответном письме от 22 июля 1856 г. провозгласил необходимость благородной "злости", направленной против социальной несправедливости.

    Безосновательно усмотрел в "Саше" отход от обличительных тенденций также редактор газеты "Русский инвалид" полковник П. С. Лебедев, который именно с этой точки зрения приветствовал поэму в обширной статье (РИ, 1856, 2 июня, No 121, с. 528--529). Более критично подошел к поэме А. И. Рыжов (псевдоним - О. Колядин): признавая высокие достоинства поэмы, которую он назвал "замечательным произведением", он в то же время писал, что она показывает, "до какой степени анализ <...> подорвал основы стихотворной деятельности нашей...". Назвав вступление в поэму (т. е. главу 1) "превосходным", он в той же статье заявлял о "прозаическом покрое рассказа" в ней, о "тяжести" и "топорности" некрасовского стиха и т. п. (БдЧ, 1856, No 2, "Журналистика", с. 72--74).

    Отзывам литераторов либерального и консервативного толка противостояли оценки, которые получила поэма в высказываниях революционных демократов. Глубокое истолкование поэмы дали Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов, которые, как уже говорилось, связывали ее идейный смысл с задачей обличения российского либерализма (см.: Маслов В. С. Чернышевский и Добролюбов о поэме Некрасова "Саша". - Некр. сб., III, с. 340--345). {Добролюбов, кроме того, указал в одной из рецензий 1859 г., что отрывки из "Саши" весьма желательно перепечатывать в книгах для детского чтения (см.: Добролюбов, т. IV, с. 355). Вскоре, еще при жизни Некрасова, отрывки из поэмы вошли в многочисленные хрестоматии (см.: Кужелева Н. А. Н. А. Некрасов в дореволюционных изданиях для детей (1849--1917 гг.). - Тр. Ленингр. библиотечного ин-та им. Н. К. Крупской, 1959, т. V, с. 87--107).} Высоко оценил поэму Д. И. Писарев, причисливший ее (в статье "Писемский, Тургенев и Гончаров", 1861) к тем произведениям, за которые Некрасова "знает и любит живая Россия" (Писарев Д. И. Соч., т. I. М., 1955, с. 196). Известная революционерка-семидесятница В. Н. Фигнер, вспоминая о впечатлении, которое на нее в ранней молодости произвела "Саша", писала: "Над этой поэмой я думала, как еще никогда в свою 15-летнюю жизнь мне не приходилось думать. Поэма учила, как жить, к чему стремиться. Согласовать слово с делом - вот чему учила поэма, требовать этого согласования от себя и от других учила она. И это стало девизом моей жизни" (Фигнер В. Запечатленный труд. Воспоминания в двух томах, т. I. M., 1964, с. 92).

    Ст. 7. Что же молчит мой озлобленный ум?..-- Отзвук пушкинского стиха "С его озлобленным умом..." ("Евгений Онегин", глава седьмая, строфа XXII).

    Ст. 41--43. Весела въехал я в дом тот угрюмый, Что, осенив сокрушительной думой, Некогда стих мне суровый внушил...-- Речь идет о поместье Некрасовых Грешнево и о стихотворении "Родина" (1846).

    Ст. 216--220. Так, после битвы, во мраке ночном ~ Волосы мертвых бойцов шевелит! -- Эти стихи, вероятно, навеяны Крымской войной.

    Ст. 417. Или какой чернокнижник-губитель? -- Чернокнижник - колдун.

    © timpa.ru 2009- открытая библиотека