Я слушал, о мой друг, их пошлые рассказы И твой постигнул приговор. Я в свете бегал их, как гибельной заразы, И отвращал от них свой взор. Я видел, что они не поняли, что значит Жить на земле. Пустой народ! Он ходит, говорит, смеется, спорит, плачет И, умирая, не живет. И я с тех пор как дух могучего сознанья В моей душе заговорил, Стал всё употреблять, чтоб жить венцом созданья, Как ни один из них не жил. В ее бездонном тайнике Ловил я чудные таинственные звуки На непонятном языке. Но, необъятная, она меня давила Громадой стройною своей, И, как с Иаковом, неведомая сила Со мной боролась в тьме ночей. Я ослабел в борьбе, в нежданно грозной встрече, Погряз в забвенье и в пыли - Пусть поднял целый мир Атлас к себе на плечи, То был ничтожный мир земли, А не науки мир!... Средь этой страшной битвы Я духом, телом ослабел. Я бодрость почерпнуть хотел в словах молитвы, Но ум молиться не умел. Я бросился искать отрады в наслажденьи, Но наслажденье так, как зло, Не может в жизни дать покоя и забвенья, И мне оно не помогло. Я в жизни ко всему рвался, летел, стремился, Но не достиг ни до чего И с грустью увидал, когда остановился, Что я не сделал ничего. А жажда знания в моей душе уснула, Когда иссохла в жизни кровь. Как Фауста, меня наука обманула, Как Дон-Жуан, я обманул любовь! Ты можешь ли понять, о друг мой, муки эти, Иль к воплям, жалобам ты глух? Скажи мне сам, как должно жить на свете, Что значит жизнь?... (конец 1830-х или начало 1840-х годов) |