Жил-был за тридевять земель, В каком-то царстве тридесятом, И просвещенном, и богатом, Вельможа, именем - Кисель. За книгой с детства, кроме скуки, Он ничего не ощущал, Китайской грамотой - науки, Искусство - бреднями считал; Зато в войне, на поле брани Подобных не было ему: Он нес с народов диких дани Царю - владыке своему. Сломив рога крамоле внешней Пожаром, казнями, мечом, Он действовал еще успешней В борьбе со внутренним врагом: Не только чуждые народы, Свои дрожали перед ним! Но изменили старцу годы - Заботы, дальние походы, Военной славы гром и дым Израненному мужу в тягость: Сложил он бранные дела, И императорская благость Гражданский пост ему дала. Под солнцем севера и юга, Устав от крови и побед, Кисель любил в часы досуга Театр, особенно балет. Чего же лучше? Свеж он чувством, Он только изнурен войной - Итак, да правит он искусством, Вкушая в старости покой! С обычной стойкостью и рвеньем Кисель вступил на новый пост: Присматривал за поведеньем, Гонял говеть актеров в пост. Высокомерным задал гонку, Покорных, тихих отличил, Остриг актеров под гребенку, Актрисам стричься воспретил; Стал роли раздавать по чину, И, как он был благочестив, То женщине играть мужчину Не дозволял, сообразив Что это вовсе неприлично: "Еще начать бы дозволять, Чтобы роль женщины публично Мужчина начал исполнять!" Чтобы актеры были гибки, Он их учил маршировать, Чтоб знали роли без ошибки, Затеял экзаменовать; Иной придет поздненько с пира, К нему экзаменатор шасть, Разбудит: "Монолог из Лира Читай!.." Досада и напасть! Приехал раз в театр вельможа И видит: зала вся пуста, Одна директорская ложа Его особой занята. Еще случилось то же дважды - И понял наш Кисель тогда, Что в публике к театру жажды Не остается и следа. Сам царь шутя сказал однажды: "Театр не годен никуда! В оркестре врут и врут на сцене, Совсем меня не веселя, С тех пор как дал я Мельпомене И Терпсихоре - Киселя!" Кисель глубоко огорчился, Удвоил труд - не ел, не спал, Но как начальник ни трудился, Театр ни к черту не годился! Тогда он истину сознал: "Справлялся я с военной бурей, Но мне театр не по плечу, За красоту балетных гурий Продать я совесть не хочу! Мне о душе подумать надо, И так довольно я грешил!" (Кисель побаивался ада И в рай, конечно, норовил.) Мысль эту изложив круглее, Передает секретарю: Дабы переписал крупнее Для поднесения царю. Заплакал секретарь; печали Не мог, бедняга, превозмочь! Бежит к кассиру: "Мы пропали!" (Они с кассиром вместе крали), И с ним беседует всю ночь. Наутро в труппе гул раздался, Что депутация нужна Просить, чтобы Кисель остался, Что уж сбирается она. "Да кто ж идет? с какой же стати?- Кричат строптивые.- Давно Мы жаждем этой благодати!" -"Тссс! тссс!.. упросят всё равно!" И всё пошло путем известным: Начнет дурак или подлец, А вслед за глупым и бесчестным Пойдет и честный наконец. Тот говорит: до пенсиона Мне остается семь недель, Тот говорит: во время оно Мою сестру крестил Кисель, Тот говорит: жена больная, Тот говорит: семья большая - Так друг по дружке вся артель, Благословив сначала небо, Что он уходит наконец, Пошла с дарами соли-хлеба Просить: "Останься, наш отец!"... Впереди шли вдовицы преклонные, Прослужившие лета законные, Седовласые, еле ползущие, Пенсионом полвека живущие; Дальше причет трагедии: вестники, Щитоносцы, тираны, кудесники, Двадцать шесть благородных отцов, Девять первых любовников; Восемьсот театральных чиновников По три в ряд выступали с боков С многочисленным штабом: С сиротами беспечными, С бедняками увечными, Прищемленными трапом. Пели гимн представители пения, Стройно шествовал кордебалет; В белых платьицах, с крыльями гения Корифейки младенческих лет, Довершая эффект депутации, Преклонялись с простертой рукой И, исполнены женственной грации, В очи старца глядели с мольбой... Кто устоит перед слезами Детей, теряющих отца? Кисель растрогался мольбами: "Я ваш, о дети! до конца!. Я полагал, что я ненужен, Я мнил, что даже вреден я, Но вами я обезоружен! Идем же, милые друзья, Идем до гробового часу Путем прогресса и добра..." Актеры скорчили гримасу, Но тут же крикнули: ура! "Противустать возможно ядрам, Но вашим просьбам - никогда!" И снова правит он театром И мечется туда-сюда; То острижет до кожи труппу, То космы разрешит носить. А сам не ест ни щей, ни супу, Не может вин заморских пить. В пиесах, ради высших целей, Вне брака допустил любовь И капельдинерам с шинелей Доходы предоставил вновь; Смирившись, с автором "Гамлета" Завесть знакомство пожелал, Но бог британского поэта К нему откушать не прислал. Укоротил балету платья, Мужчиной женщину одел, Но поздние мероприятья Не помогли - театр пустел! Спились таланты при Ликурге, Им было нечего играть: Ни в комике, ни в драматурге Охоты не было писать; Танцорки как ни горячились, Не получали похвалы, Они не то чтобы ленились, Но вечно были тяжелы. В партере явно негодуют, Свет божий Киселю не мил, Грустит: "Чиновники воруют, И с труппой справиться нет сил! Вчера статуя командора Ни с места! Только мелет вздор - Мертвецки пьяного актера В нее поставил режиссер! Зато случился факт печальный Назад тому четыре дня: С фронтона крыши театральной Ушло три бронзовых коня!" Кисель до гроба сценой правил, Сгубил театр - хоть закрывай!- Свои седины обесславил, Да не попасть ему и в рай. Искусство в государстве пало, К великой горести царя, И только денег прибывало У молодца-секретаря: Изрядный капитал составил, Дом нажил в восемь этажей И на воротах львов поставил, Сбежавших перелив коней... Мораль: хоть крепостные стены И очень трудно разрушать, Однако храмом Мельпомены Трудней без знанья управлять. Есть и другому поученью Тут место: если хочешь в рай, Путеводителем к спасенью Секретаря не избирай. (21 августа 1865) |
Примечания
Печатается по Ст 1874, т. III, ч. 6, с. 252--261, где по цензурным соображениям датировано 1865 г., с исправлением ст. 12, 24, 37, 66, 88, 196 по доцензурной редакции наборной рукописи.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1868, No 1, с. 1--6, с подписью: "Н. Некрасов" и цензурными заменами указанных выше стихов (перепечатано: Ст 1874, т. III, ч. 6).
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1874.
Первоначальные наброски карандашом ст. 1, 40, 58, 59, 67 в сводка отдельных отрывков под заголовком "Притча о "Киселе"" (ст. 34--37, 50 - 57, 203--210) вместе с набросками к сатире "Суд" - ГБЛ, ф. 195, п. 57526, л. 1--2. На полях страницы автографа с "Притчей о "Киселе"" помета чернилами: "117. Титул".
Наборная рукопись, с правкой и датой под текстом: "21 августа" - ГБЛ, ф. 195, п. 5752а, л. 1--4. Доцензурный текст имеет незначительные отличия от печатного. Окончательная правка (в основном автоцензурного характера) карандашом, под текстом пометы Некрасова для наборщиков: "Чисто. Отд<ел> 1-й "Отеч<ественных> зап<исок>", 1868, No 1. Наберите это стихотворение поскорее - его можно будет пустить вначале".
Датируется 21 августа 1867 г.
Летом 1867 г. у Некрасова возник замысел цикла сатирических жизнеописаний "Эпитафии", оставшийся неосуществленным (ЛН, т. 49--50, с. 178); к нему, по всей вероятности, относятся "Притча о "Киселе"", набросок "Зимой играл в картишки..." (см. выше, с. 60, 415) и набросок 1855--1856 гг. "Семьдесят лет бессознательно жил" (см.: наст. изд., т. II, с. 18). На полях рукописи "Суда" и "Притчи о "Киселе"" имеется запись: "Жил-был за тридевять земель и пр. Эпитафии".
В стихотворении "отразилась целая полоса истории нашего театра, растянувшаяся на многие десятилетия, и в образе Киселя следует усматривать не столько ту или иную личность, сколько <...> черту современного общества",-- указывает М. М. Гин (Некр. сб., IV, с. 139).
Прототипами Киселя называли разных лиц - графа А. М. Борха, барона К. К. Кистера. М. М. Гин в указанной статье (см. также: ПССт 1967, т. II, с. 632) убедительно доказывает, что ближайшим прототипом "Киселя" мог быть А. И. Сабуров. Крупный богач, управляющий императорскими театрами в 1852--1862 гг., отличался, по отзывам современников, дремучим невежеством и "крайней ограниченностью умственных способностей. Уже один его внешний вид давал возможность сделать безошибочное заключение об его уме. Приезжая в Москву, Сабуров привозил с собой своего секретаря, который и вершил все его дела..." (Вальц К. Ф. Шестьдесят лет в театре. Л., 1928, с. 40--41; ср.: Шуберт А. И. Моя жизнь. Л., 1929, с. 156; см. также "<Анекдот о... Сабурове>", записанный Некрасовым,-- ПСС, т. XII, с. 108). Военные подвиги "Киселя", сломившего рога "крамоле внешней" и успешно боровшегося "со внутренним врагом", очень напоминают "подвиги" другого современника Некрасова - Муравьева Вешателя. Этим обстоятельством следует, очевидно, объяснить "ошибку" Некрасова, датировавшего "Притчу о "Киселе"" двумя годами раньше времени ее написания (подробнее см.: Мельгунов Б. В. Из комментария к стихотворениям Некрасова. --Некр. сб., VI, с. 139--142).
Стихотворение вызвало злобную реакцию антидемократической критики: Некрасова упрекали за фельетонность, "водевильный характер" "Притчи о "Киселе"" (Всемирный труд, 1868, No 2, с. 136; No 4, с. 106; РВ, 1874, No 7, с. 437).
Ликург (IX в. до н. э.) - спартанский законодатель.
С фронтона крыши театральной Ушло три бронзовых коня!"-- Очевидно, намек на кражу статуй Талии и Мельпомены из нищ до фасаду Александрийского театра после ремонта в 1860-х гг. (ВВ, 1916, 24 авг., No 15760).