Непобедимое страданье, Неумолимая тоска... Влечет, как жертву на закланье, Недуга черная рука. Где ты, о муза! Пой, как прежде! "Нет больше песен, мрак в очах; Сказать: умрем! конец надежде! Я прибрела на костылях!" Костыль ли, заступ ли могильный Стучит... смолкает... и затих... И нет ее, моей всесильной, И изменил поэту стих. Но перед ночью непробудной Я не один... Чу! голос чудный! То голос матери родной: "Пора с полуденного зноя! Пора, пора под сень покоя; Усни, усни, касатик мой! Прийми трудов венец желанный, Уж ты не раб - ты царь венчанный; Ничто не властно над тобой! Не страшен гроб, я с ним знакома; Не бойся молнии и грома, Не бойся цепи и бича, Не бойся яда и меча, Ни беззаконья, ни закона, Ни урагана, ни грозы Ни человеческого стона, Ни человеческой слезы. Усни, страдалец терпеливый! Свободной, гордой и счастливой Увидишь родину свою, Баю-баю-баю-баю! Еще вчера людская злоба Тебе обиду нанесла; Всему конец, не бойся гроба! Не будешь знать ты больше зла! Не бойся клеветы, родимый, Ты заплатил ей дань живой, Не бойся стужи нестерпимой: Я схороню тебя весной. Не бойся горького забвенья: Уж я держу в руке моей Венец любви, венец прощенья, Дар кроткой родины твоей... Уступит свету мрак упрямый, Услышишь песенку свою Над Волгой, над Окой, над Камой, Баю-баю-баю-баю!.." (3 марта 1877) |
Примечания
Печатается по ПП, с. 167--169.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1877, No 3, с. 267--268, с датой: "1877 г. Марта 3-го" и подписью: "Н. Некрасов" (перепечатано: ПП).
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1879, т. III. В прижизненные издания "Стихотворений" Некрасова не входило.
Автограф не найден. Ранняя редакция известна в трех отрывках: первый и второй - по дневниковой записи Некрасова от марта 1877 г. (ОЗ, 1879, No 1, отд. II, с. 65; наст. изд., т. XV) и - более полно - по копии А. А. Буткевич из собрания В. Е. Евгеньева-Максимова (ЛН, т. 49--50, с. 166--168); третий - по дневниковой записи Некрасова от 14 июня 1877 г. в публикации А. М. Скабичевского (ОЗ, 1878, No 6, с. 402). Кроме того, известны авторские дополнения и пометы к тексту стихотворения в книге "Последние песни", подаренной Некрасовым И. Н. Крамскому,-- ГТГ, No 16/426 (см. об этом: Некр. сб., VI, с. 166--167).
По свидетельству А. Н. Пыпина, стихотворение записано А. А. Буткевич 3 марта 1877 г. (ЛН, т. 49--50, с. 192). Оно создавалось в дни резкого обострения предсмертной болезни Некрасова. В дневнике наброскам стихотворения предшествует текст, который может служить комментарием к нему: "Худо, читатель! Мой дом - постель. Мой мир - две комнаты: пока освежают одну, лежу в другой. Полрюмки кипрского меня опьяняет; гран опия делает меня идиотом, не всегда давая сон. Стихов уже писать не могу, но днями нападает на меня какое-то самомнение. На днях муза моя на прощанье пропела мне такую песнь:
Пускай чуть слышен голос твой <...>"
И далее: "Я испугался и перестал звать свою музу - не выдержал только раз. Недуг меня одолел, но муза явилась ко мне беззубой, дряхлой старухой, не было и следа прежней красоты и молодости, того образа породистой русской крестьянки, в каком она всегда чаще являлась мне и в каком обрисована в поэме моей "Мороз, Красный нос". Я пожалел, что не выдержал:
Непобедимое страданье <...>
И с той поры нет моей музы, нет новых песен. День ото дня чувствую себя хуже, слабей. Что же, однако, делать, надо приниматься за прозу" (ЛН, т. 49--50, с. 166--168).
14 июня 1877 г. Некрасов писал в дневнике: "Сибиряки обнаружили особенную симпатию ко мне со времени моей болезни. Много получаю стихов, писем и телеграмм. Было две, с двумя десятками подписей. Я хотел сделать на это намек в стихотворении "Баюшки-баю" - и было там четыре стиха:
И уж несет от дебрей снежных <....>,
да побоялся, не глупо ли будет" (ЛН, т. 49--50, с. 168). В одной из телеграмм, отправленной из Ирбита с какого-то представительного собрания 17 февраля 1877 г. на имя А. С. Суворина, говорилось: "Просим вас сказать Некрасову, что его обутая широким лаптем муза мести и печали давно протоптала глубокую тропу в наши простые сердца; пусть он выздоравливает, пусть он встанет и доскажет нам, кому живется весело и вольготно на Руси и почему умирают и собираются умирать наши надежды. Это говорят сибиряки со всех концов Сибири" (Евгеньев. с. 254).
Стихотворение отталкивается от общей и собственной литературной традиции: "Казачья колыбельная песня" М. 10. Лермонтова и ряд ее перепевов в русской поэзии ("Песня русской няньки у постели барского ребенка (Подражание Лермонтову)" Н. П. Огарева, например), в том числе в творчестве самого Некрасова ("Колыбельная песня" ("Спи, пострел, пока безвредный..."), 1845). Стихотворение созвучно также некрасовской "Песне Еремушке" (1859).
В сборнике "Последние песни" "Баюшки-баю" было включено в третий отдел "Из поэмы "Мать"" и являлось своеобразным эпилогом незавершенной поэмы и всей книги.
4 марта 1877 г. стихотворение было прочитано поэтом А. Н. Пыпину, Н. А. Белоголовому, Е. И. Богдановскому. По словам Пыпина, Некрасов "стоял на постели на коленях в одной рубашке, и его манера чтения делала впечатление пьесы еще сильнее и тяжелее" (ЛН, т. 49--50, с. 192). Н. А. Белоголовый писал, что из стихотворения "Баюшки-баю" "публика, как из бюллетеня <...> могла усмотреть, что здоровье поэта всё плохо и что опасность близкой смерти его не устранена..." (Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. М., 1897, с. 456).
Стихотворение имело большой общественный резонанс. И. Н. Крамской писал П. М. Третьякову 11 апреля 1877 г.: "А какие стихи его последние, самая последняя песня 3-го марта, "Баюшки-баю". Просто решительно одно из величайших произведений русской поэзии!" (Крамской И. Н. Письма. Статьи, т. 1. М., 1965, с. 398). Свою картину "Некрасов в период "Последних песен"" Крамской датировал тем же числом, каким датировано стихотворение "Баюшки-баю" - 3 марта 1877 г., хотя картина была создана художником позже.
Даже враждебная Некрасову критика вынуждена была отметить "значительные поэтические достоинства" стихотворения (см.: <Авсеенко В. Г.> Еще "Последние песни" г. Некрасова. - РМ, 1877, 24 апр., No 108; М<арков> В. Литературная летопись. - СПбВ, 28 мая, NO 145 и др.).
Демократическая критика увидела в стихотворении призыв к социальному преобразованию России. П. В. Засодимский, рассказывая о похоронах Некрасова, писал А. И. Эртелю 31 декабря 1877 г.: "Я думаю, что "Баюшки-баю" можно отнести и ко многим, и ко мне в том числе. И нас народ тоже узнает еще не скоро, узнает тогда, когда станет читать сам наши книги..." (РЛ, 1967, No 3, с. 161).
В некрологе, посвященном Некрасову, в связи со ст. 46--49 говорилось о "гордой надежде поэта": "Это почти последние строки, написанные Некрасовым, ими он себя убаюкивал, уже, можно сказать, умирая... И эти самобичевания и эти самоубаюкивания ясно показывают, как понимал поэт свою задачу, чего он от себя требовал <...>. Вообще же мрачный колорит его "музы мести и печали", навеянный его прошлым и настоящим, не бросал ни одной тени на будущее" (ОЗ, 1878, No 1).
Стихотворение вызвало подражание в народнической поэзии: "Совет" (1882) П. В. Шумахера, "Колыбельная песнь" (1888) В. Н. Фигнер и др.